Константин Сапожников - Уго Чавес. Одинокий революционер

Через три дня Уго пришёл к Эрме домой довольно поздно, часов в девять вечера. Она работала с книгами, делала выписки и печатала на машинке. Чавес прилёг в гамак, закурил, а Эрма продолжала писать. Не выдержав затянувшейся паузы, Уго поднялся, бросил сигарету на кафельный пол и с досадой придавил её ногой. Не отрываясь от машинки, Эрма сказала: «Слушайте, майор, эмоции надо держать под контролем». Это были те самые слова, которые она услышала от Уго на бульваре Лос-Просерес.

Та искренность, с которой Чавес ответил, поразила Эрму: «Да, ты никак не хочешь понять, что я — из крестьян и что иногда даже не знаю, как обратиться к тебе и как говорить с тобой. Потому что, ясное дело, у тебя другое происхождение, которое сильно отличается от моего».

Из этого неожиданного признания Эрма раз и навсегда сделала вывод, что для её друга его социальное происхождение было определяющим фактором жизни. Не напрасно он с таким проникновенным и щемящим чувством вины вспоминал о Сабанете, о женщинах своего рода с натруженными руками, о скромном домике бабушки Росы Инес с земляным полом, о тех обделённых удачей людях из его доармейской жизни, перед которыми он считал себя в неизбывном долгу.

От Уго Эрма знала, что его «официальная» семейная жизнь благополучна лишь внешне. Первоначальная влюблённость давно прошла. Нанси не разделяет его взглядов, занята только домашними делами, а политических увлечений мужа откровенно боится. Зато о детях — девочках Росе Вирхинии и Марии Габриэле и сыне, которому исполнился год, — Уго рассказывал с любовью. «Уго всегда был озабочен, — вспоминала Эрма, — записали ли его детей в школу, купили ли форму, карнавальные костюмы или игрушки. Надо признать, он был хорошим отцом».

Квартира Эрмы стала для Уго «альтернативным» семейным пристанищем. Он охотно занимался с её детьми, делал им подарки, помогал готовить уроки, если был свободен (что случалось редко). Эту его жизнь на две семьи Эрма считала «ужасным испытанием» для себя. Она всегда подчёркивала, что в отношениях с Уго была более свободна, чем он, обременённый семьёй. Она утверждает, что он боялся огласки, опасался последствий для своего «имиджа», если «враги» захотят использовать связь с Эрмой для его компрометации.

Сдружился Уго и с Кристиной, младшей сестрой Эрмы. Она умела гадать по картам таро и линиям руки. Однажды Чавес, отправляясь в командировку в штат Апуре, попросил Кристину «посмотреть» его будущее. Она разложила карты, долго всматривалась в них и потом сказала:

— Слушай, Уго. Тебе придёт по воде какое-то письмо. Ты должен порвать его. Ни в коем случае не отзывайся на приглашение тех, кто отправит это послание.

Через две недели Чавес вернулся из командировки и, вручая Кристине подарок — тряпочную ведьмочку на метле, сказал:

— Ты не ошиблась. Твоё предсказание сбылось.

Он рассказал, что в Элорсу по реке Капанапаро прибыла лодка с людьми, которые хотели встретиться с ним. Не найдя его, они вручили конверт лейтенанту Кералесу. Офицер только дома, разглядывая конверт, понял, что это «приглашение» колумбийских партизан на встречу. Кералес поспешил сжечь послание. Встречи подобного рода никому ничего хорошего не сулили.

Кристина с гордостью повесила ведьмочку в своей комнате. Это был заслуженный гонорар за своевременный совет.

Этот эпизод из биографии Чавеса, рассказанный Эрмой, часто приводят «чавесологи», когда дискутируют на тему: поддерживал ли «объект» их исследовательского интереса связи с колумбийскими партизанами? У Чавеса в армии был высокопоставленный недруг — генерал Карлос Пеньялоса, который утверждал, что такие «несанкционированные» встречи во время службы Чавеса на границе имели место. Но доказать это генералу не удалось. Слухи о контактах с геррильей преследуют Чавеса до сих пор. При любом осложнении венесуэльско-колумбийских отношений всплывают версии, что Чавес действует «в интересах» партизан против законного правительства Колумбии. «Аргументируют» эти утверждения тем, что колумбийская геррилья называет себя боливарианской (то есть идеологически близкой к Чавесу!), а также тем, что венесуэльский президент недоволен превращением Колумбии в военный плацдарм Соединённых Штатов.

В академии Чавес отвечал за подготовку выпускного курса, носившего имя Хосе Антонио Паэса, участника борьбы за освобождение страны от испанской короны. Паэс называл своих отважных всадников «Кентаврами» («Los Centauros»). Чавес любит исторические аналогии: его подопечные тоже стали «Кентаврами». Он уделял им много времени, никогда не отказывал, если кто-то обращался за помощью или поддержкой. В академии существовали жёсткие правила, регламентирующие характер отношений между офицерами и кадетами, но Чавес поступал по-своему: ему был интересен каждый «кентавр», его заботы и проблемы. Сближению помогал бейсбол. В то время ответственным за сборную команду в академии был кадет четвертого курса Дьосдадо Кабельо. [31] Дьосдадо Кабельо Рондон (р. 1963) — родом из бедной провинциальной семьи, учился в Политехническом университете Вооружённых сил (UNEFA), затем в Военной академии. Пользуется большим доверием Чавеса. Участвовал в его избирательной кампании 1998 года. После победы был назначен Генеральным директором телекоммуникаций (CONATEL), затем — министром секретариата президента. В январе 2002 года стал вице-президентом. В 2004–2008 годах — губернатор штата Миранда. Невысокий энергичный крепыш был хорошим игроком да к тому же увлекался историей. Чавес навёл о нём справки у членов организации — отзывы были схожими: надёжен, смел, критически отзывался о порядках в стране. Предложение о вступлении в «MBR-200», без всякого сомнения, примет.

Много позже Кабельо узнал о том, что именно Чавес возглавляет «MBR-200». Кадеты считали его требовательным инструктором, особенно в том, что касалось военных ритуалов. Процедура подъёма и спуска флага на плацу академии должна была проводиться чётко, без спешки, в установленном порядке. Если капитан Чавес замечал, что дежурный наряд провёл спуск флага без нужного пиетета и торжественности, он обязывал кадетов повторять эту процедуру до тех пор, пока, с его точки зрения, не достигалась идеальная синхронность и слаженность движений. Однако бескомпромиссный «служака» Чавес преображался, когда наступал час патриотических бесед о великих венесуэльцах прошлого — Франсиско де Миранде, Симоне Боливаре, Симоне Родригесе, Хосе Антонио Паэсе.

Идиллия в Каракасе не могла быть вечной. Чавесу предстояла очередная «ссылка» в провинциальную глушь. Отныне он сможет видеться с Эрмой только урывками во время служебных поездок в столицу.

Причинами перевода Чавеса из академии в приграничный гарнизон стали его «негативное влияние на курсантов-выпускников» и «неподобающая реакция» на гибель певца Али Примеры. Близкие к Уго люди знали, что песни Али оказывали на него вдохновляющее действие. Сам он подтверждал это: «В творчестве Али есть нечто такое, что передаёт мощный заряд энергии и одновременно побуждает к борьбе. Я храню память о нём в моем сердце и стараюсь не подвести его».