Сергей Юрьенен - Музей шпионажа: фактоид

Всем нам хотелось думать, что в его лице московской аббревиатуре противостоит вашингтонская, все козни пресекающая. Но были сомнения. Слишком уж человечно выглядел наш шеф секьюрити. Чувствителен. Тонкокож. С другой стороны, не обнаруживал пороков, за которые мог быть уволен из рядов. Но был ли он Си-Ай-Эй? Ничего определенного сказать нельзя, но выглядел он, скорей, как частный спец по безопасности, профессиональный пинкертон, нанятый корпорацией, которая боялась Ленгли больше, чем Лубянки. Потому что никакой КГБ со всей его хитромудростью не может сравниться по части разрушительной эффективности с прекраснодушным американским идиотом. За связи с ЦРУ вполне могли прикрыть всю лавочку, как уже реально нависало после общеизвестных американских скандалов середины 70-х, когда наши ветераны, месяцами не получавшие зарплату, приходили на работу со своей собственной туалетной бумагой — за отсутствием оной на «Свободе», каким-то чудом удержавшейся тогда на волоске.

Пользователям программы Google Earth (или воронам, которых в Английском парке в изобилии), здание среди зеленого массива должно напоминать гусеницу-восьминожку. Тыл защищен одним из ручьев Английского парка. Фронтон после взрыва обнесли стеной. На подходах — пространство, разлинованное на девять теннисных кортов, через проволочную сетку которых советские журналисты так любили снимать «Свободу». За кортами трамвайная линия и еще один ручей, вернее, рукав того же Айсбаха. Над бурным потоком возвышается целый бастион старых жилых домов, выходящих с обратной стороны к набережной Изара, а интимным тылом к нам. От радио не близко, метров четыреста, но взрывной волной там выбило все стекла, что вызвало у жильцов прилив эмоций к подрывному центру, приземисто-гусеничная архитектура напоминает о том, что изначально здесь был американский госпиталь с палатами, отделениями и операционными залами. Года через четыре там возникнет институт информатики местного университета. Но это будет после нас. После того, как мюнхенский период кончится.

Пока что всё, как есть.

Как устоялось за десятилетия холодной войны, тайны которой нам сейчас огласит гонец «с холода», всем своим.

Зал выбран самый лучший. Здесь были, возможно, операционные; сейчас это Хоуленд Сарджент зал — в честь первого директора радиокорпорации, которая начала свою активность под наступательным названием «Освобождение». Этот, говоря по-русски, актовый зал имени Хоуленда Сарджента уже отмечен, благодаря гостям моей программы, сильными событиями. Булат Окуджава здесь бросал на стол свой партбилет, объявляя под аплодисменты сотрудников «Свободы» — бурные и продолжительные — о своем разрыве с КПСС. Взойдя на ту же сцену, беспартийная Белла Ахмадулина просто читала свои стихи.

По разряду культуры, законно празднующей свою победу над советской властью, генерал КГБ не проходил никак. Конечно, VIP, конечно, важный, возможно, даже эпохальный гость. И никто не спорит, что аббревиатура обладает субкультурой, время от времени выдающей всенародные хиты из фильмов, снятых «по заказу Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР (а потом и просто СССР без оскорбительного «при»). Никто не пригласил его подняться над аудиторией. В голову никому такое не пришло. Даже любезному британцу. Весть о капитуляции не произносят свысока.

Сам генерал, избалованный вниманием в Москве, вряд ли ожидал, что окажется не только лицом к лицу с превосходящим противником, но и на одном с ним паркетном уровне: то есть, заметно ниже нашего пока что молчаливого большинства. Но кишка была там не тонка — напротив. Что по сравнению с ним мы, микрофонные борцы из безопасного далека? Вот он, фаворит самого Андропова, получивший генерал-майора в тридцать восемь мальчишеских лет, выступил против своей своей альма матер, коей был, можно сказать, любимый сын, в самом ее лоне. Лишился за это звания и всех наград, жил в перспективе ареста и суда. Только фортуна и тут не оставила любимца. Сразу после фиаско ГКЧП, этого рассосавшегося «бунта серых», Горби все возвратил ему по полной. И в развороченном событиями лоне генерал на данный исторический момент являлся даже не вторым номером, а де факто Первым — поскольку, в отличие от нового председателя КГБ, по специальности инженера-строителя, назначенного с разрушительной миссией, генерал был все же профи.

Словом, герой.

И в то же время монстр.

Поскольку, как ни крути, а ремеслом этого советско-антисоветского «силовика» было все то же — насилие, уничтожение, разрушение, хаос… Смерть. Non-being. Да, вот именно…

Небытие.

Безмолвие было таким, что я, отложениями солей по молодости лет не страдающий, услышал хруст собственной шеи, когда повернул голову налево, к дверям, из-за которых нако-нец-то появилась моя сотрудница, шагая вперед алюминиевой палкой с резиновым набалдашником.

Все это время меня, наблюдающего за генералом и его аудиторией, терзала совесть из-за того, что бросил человека за станком одного, чтобы самому не пропустить всё с самого начала. Человек, впрочем, от любопытства не сгорал и работы ради готов был манкировать событие. Но мне не хотелось, чтобы она отказывалась от общественной жизни с ее увеселениями и забавами, пусть специфическими, но, в конце концов, на каждой французской ярмарке, как ты лучше меня знаешь, всегда есть свой павильончик Ужаса. Буквально уломал ее сходить на генерала. Но, несмотря на данное мне обещание, не был уверен, что вместо того, чтобы одолевать два марша лестницы, она не уйдет домой — закончив работу и попросив в фойе охранника вызвать ей такси. Теперь душа моя была чиста.

Отвлекаясь от созерцания генерала, народ у входа расступался, давая ей пройти. Мою сотрудницу вынесло в первую шеренгу — прямо к шефу безопасности.

Фрост ей кивнул, и взглядом она ответила ему, как старому знакомому.

Надо сказать, что, несмотря на мою к нему симпатию, этот Фрост меня определенно раздражал. Не только своим видом скромного всезнайки. В коридорах он прилагал лицевые усилия, чтобы не заметить меня — парижанина! писателя! звезду! При этом постоянно пошучивал с бывшим малолетним преступником, который неведомо как оказался на Западе и вырос у нас до редактора военной программы. Но хуже всего было то, что Фрост тормозил мой производственный процесс, то и дело умыкая сотрудницу, без которой я оставался, как без рук. Или он сам заглядывал из коридора, но обычно обязывал (где-то за кадром) явиться к себе в такое-то, крайне неудобное для меня время, и работа внезапно прерывалась. Бросая меня с недочищенной пленкой, она брала сигареты, зажигалку и начинала свой крестный путь, передвигаясь сначала из своего крыла в главный коридор, а там направо и до самого упора, где была дверь с неброской надписью Security. Пару раз я сопровождал ее в надежде, что при мне долго пытать не станут. За первой дверью там был офис, где работала заместительница Фроста — немка. Эта красивая брюнетка вскакивала, высокая, упругая, приветливая, и, без стука заглядывая во внутреннюю дверь, впускала хромоножку дальше. Дверь за моей сотрудницей закрывалась поднявшимся ей навстречу из-за стола Фростом. Его дверь была постоянно закрытой. В отличие от двери немки — широко распахнутой.