Владимир Рынкевич - Шкуро: Под знаком волка

— У вас же на Кубани их не носят. Лошадей жалеют.

— Так я ж не на Кубани, а на Высших кавалерийских курсах.

— Вы со Степаном по очереди? Он уехал на фронт, а ты его заменил?

— Я про него знаю. Скоро и я за ним туда же. На Волгу. Царицын взяли, и теперь там силы собирают. Меня — в кавалерийский корпус Буденного. И там еще один корпус такой же формируют. Я слышал, что у тебя сынок родился — куда дел? Хотел за его здоровье выпить. И его угостить.

С пустыми руками гость не пришел: в свертке бутылка водки, бутылка молока и вобла.

Стахеев рассказал ему о том, как все плохо устроилось, как он мучается, думая, действительно ли это плохо. Может быть, и хорошо?

— Сегодня был на Сухаревке. Черный хлеб — сто рублей фунт. А там все дешевле раза в три. Может, не возьмут Воронеж? Ты, Гриша, знаешь больше, чем мы здесь. Ты же где-то в разведке служил.

— Я знаю столько, что, наверное, и сам Троцкий не знает. По Южному фронту, конечно. Кстати, чтобы не забыть, твой бывший знакомый Шкуро награжден английским орденом Бани. Сам король подписал.

— Ну, об этом Троцкий знает.

— Об этом, наверное, знает. Но я-то знаю до подробностей, что в его корпусе происходит. Как пьянствуют, что говорят.

— Откуда ж ты знаешь?

— Откуда, откуда… Наши люди везде есть. И дойдет ли он до Воронежа — это вопрос. Война — дело переменчивое. Но если возьмет, то ненадолго. Готовится наше наступление. Ворошилова с армии сняли. Троцкий требует строго наказать, но Ленин еще не решил.

Сварилась картошка, появились на столе стаканы, бутылка, хлеб, вобла. Разговор становился громче и дружественнее.

— Я зна-аю, Гриша, зачем ты ко мне пришел, — говорил Стахеев, хитро подмигивая.

— Ну, чего там… Ну, по-дружески пришел. Проведать, — отвечал Палихин и тоже смеялся.

— Нет, я знаю» но хочу, чтобы ты сам сказал. А, Гриша?.. Или ты, как разведчик, сам все знаешь? Или ты теперь просто пролетарий на коне? Кавалерист.

— Ну, почему так? И в корпусе Буденного есть разведка и особый отдел. Я, знаешь, научился всяким делам.

— Но то, что ты хочешь знать, только я могу тебе сказать. Никакая разведка тебе не поможет.

— Ты вот воблу не так берешь. Ее надо за хвост и побить об тяжелое. Мы на фронте по подметкам бьем. Вот так. А теперича она и помягчела. Вот и допьем.

— За это я тебе скажу о том, что ты так хочешь узнать. Она уехала в Питер, но на днях вернется. Может, даже завтра.

— Я ходил на Домниковку, но там все закрыто и забито. Наверное, с тем своим родственником уехала.

— Она сложная женщина. Ты с ней поосторожней, Гриша. Она же из Ростова приехала. От белых.

— Вот я за ней и смотрю.

— Так ты ж ночами смотришь.

— Я и днем успеваю.

Только трое удостоились такого английского ордена, а если считать по делу, то лишь один он — генерал-лейтенант Шкуро, герой кубанского народа. Деникин и Романовский получили эти награды как два главных руководителя армии, а когда их попросили представить к на-граде одного лучшего генерала, одного и нашли — его, Шкуро. Потому что там, где он со своими казаками, там всегда победа.

Узнав о награждении, он разгулялся. Сначала в Кисловодске с верной Тасенькой, почувствовавшей себя где-то на уровне английской королевы, и с ее подружкой Ниночкой-графинчиком, и еще кое с кем. Праздновал и с великим князем Борисом Владимировичем и с Андреем Владимировичем и его супругой знаменитой Кшесинской и с другими известными людьми прошлого мира. Хозяин «Бристоля» Муразов устраивал пиры, каких Шкуро еще и не видывал.

Потом награжденный объезжал станицы, в которых сражался, набирал в свое войско казаков, шедших за ним в бой, на смерть, раздавал деньги вдовам, старикам, увечным. Кому золотые рубли, кому — царские бумажки, кому — деникинские «колокольчики». В патронате Союза увечных воинов выложил тридцать тысяч золотых рублей. В кубанской газете «Свободная речь» напечатали сообщение: «Впервые после князя Д. И. Шаховского первого министра Государственного призрения кабинета Временного правительства, увечные воины услышали слова долга и чести от первого народного героя воссоединяющейся России». Привели слова героя: «Я имел честь оказать посильную помощь инвалидам и весьма тронут, выслушав столь дорогое для меня мнение русского солдата и офицера, этих великих героев Великой войны и доблестных рыцарей долга и чести».

Гулял Шкуро, конечно, не две недели, а сколько надо. Ставку перенесли в Таганрог, но была связь прямым проводом, и с Романовским легко было договориться. И Кузьменко пришлось ждать, пока он свой дом в Ейской наладит. Собирался после войны жить со своей Машей, а может, и с другой. Жить после войны… Разве они будут жить?

В начале августа Шкуро вызвали в Харьков на совещание командиров корпусов. Проводил совещание сам Деникин в штабе Май-Маевского, в белом здании кадетского корпуса в зале с портретами царей и полководцев — красные не успели содрать со стен. Романовский, конечно, на хозяйстве в Таганроге. Деникин во главе сто-да, далее — Юзефович, Май-Маевский, Кутепов, Шкуро.

Врангеля с Деникиным борьба за первое место в новой России, которой еще нет. Барон обиделся, что на Москву идет Саша Кутепов, а он вокруг Царицына копошится.

Перед отъездом из Кисловодска генерал воспользовался сложной системой дамских зеркал и рассмотрел себя в профиль: нос всегда курносый, а сейчас что-то еще сильнее задрался, и губы сложены с усталой высокомерностью. Стареет? Или большим человеком становится?

Деникин, по-видимому, был в хорошем настроении — с женой и дочкой все в порядке, но старался быть серьезным, даже встревоженным: по данным секретной разведки, красные 14 августа начинают наступление с целью окружить Харьков с востока и юга. Командует ими бывший генерал Селивачев. На этом участке сосредоточено десять красных дивизий. Одновременно с ними по линии Камышин — Царицын атакует Десятая армия. В этой группе три стрелковых дивизии и новое соединение — конный корпус Буденного.

— Прошу принять к сведению, господа генералы: Троцкий всерьез взялся за создание сильных крупных кавалерийских соединений. С этим придется считаться.

— Задавим их в колыбели, Антон Иваныч, — вмешался Шкуро. — Пошлите мой корпус к Царицыну, и детище Троцкого погибнет.

— Для того чтобы разбить какого-то Буденного, достаточно нашего Первого Кубанского корпуса, — возразил начальник штаба армии Врангеля Юзефович, сам барон отсутствовал из-за болезни, но, наверное, просто не хотел встречаться с соперником Деникиным.

— Вы оба правы, господа. Каждый на своем месте будет участвовать в разгроме врага. Мы с Иван Палычем советовались…

На генералов, обычно участвующих в военных советах, этот оборот речи Деникина действовал как сигнал тревоги: они с Романовским уже все решили придется выполнять то» что прикажут.