Михаил Филин - Арина Родионовна

Доводы пушкиниста коллеги по цеху признали весьма убедительными, «справедливыми» [456] . К примеру, М. А. Цявловский в «Путеводителе по Пушкину» (1931) указывал: «Письма няни Дубровского <���…> являются очень близким отзвуком писем Арины Родионовны к Пушкину» [457] .

Но, отдавая должное Н. О. Лернеру, надо сказать и о том, что его анализ образа няни Владимира Дубровского не был исчерпывающим. Ведь учёный сосредоточился на письме Орины Егоровны, то есть на третьей главе <���«Дубровского»> (законченной 2 ноября 1832 года; VIII, 832), и не уделил надлежащего внимания прочим страницам произведения. Между тем Александр Пушкин к февралю 1833 года написал ещё шестнадцать глав, доведя общее количество глав романа до девятнадцати. И в этих главах Орина Егоровна Бузырева, «старушка в белом чепце, опрятно и чопорно одетая» (VIII, 222), обрела дополнительные черты сходства с Ариной Родионовной.

Так, Егоровна была сделана главной персоной среди кистенёвской дворни. А в ряде вариантов автографа она, подражая пушкинской «голубке», тоже взялась за спицы: «Старушка ушла и села под окном чулок вязать», «Старушка ушла и принялась снова за свой чулок» и т. д. ( VIII, 827). Позаимствовала Орина Егоровна от Арины Родионовны и некоторые другие житейские характеристики.

В шутливом опыте чуть более позднего времени — «написанном в духе народной поэзии» [458] стихотворении «Сват Иван, как пить мы станем…» — Пушкин помянул «трёх Матрён, Луку с Петром», а с ними вместе и «Пахомовну». Та, как и мамка княгини из <���«Русалки»>, была большой искусницей по части всяческих устных рассказов:

Стихи были созданы в Петербурге или в Болдине, они предположительно датируются концом марта — серединой октября 1833 года (III, 1245). Среди литературоведов практически нет разногласий относительно прототипа поминаемой автором «мастерицы». «Пахомовна из стихотворения „Сват Иван, как пить мы станем“, — это <���…>, конечно, она, Родионовна», — пишет, к примеру, в наши дни В. С. Непомнящий [459] .

Осенью 1835 года, вырвавшись в Михайловское, Пушкин сочинил там очередной реквием лежащей на Смоленском кладбище нянюшке. «Какая эпитафия сравнится с этой? Какие ещё нужны доказательства и характеристика той роли, которую сыграла неграмотная Арина Родионовна в жизни великого поэта?» — так, высокопарно и верно, оценил данное произведение один из современных пушкинистов [460] .

В сельце, между 21 и 26 сентября [461] , Пушкин работал над стихотворением «…Вновь я посетил…» (впоследствии в тетради ПД № 984, в списке подготовленных к печати стихов, оно было обозначено автором как «Сосны» [462] ).

Черновой автограф (в тетради ПД № 846) содержал несколько посвящённых Арине Родионовне строк — этакую поэтическую тираду:

Приведём и варианты некоторых стихов:

Там же, в псковской деревне, Пушкин на отдельном листке (ПД № 986) перебелил стихотворение и поставил в конце текста дату: «26 сент<���ября> 1835» (III, 1008).

«В перебелённой рукописи стихотворение имеет законченный и отделанный вид», — пишет Я. Л. Левкович, досконально изучившая лирическую пьесу «…Вновь я посетил…»; но тут же она уточняет: «В тексте имеется несколько незначительных исправлений…» [463]

Эти «исправления» коснулись и стихов об Арине Родионовне.

В беловике тирада начиналась так:

А далее шли варианты стихов 12–14. Пушкин их кропотливо, прямо-таки любовно совершенствовал:

Три завершающих стиха о няне, попутно тоже слегка выправленных, имели в беловике такой вид:

Эти строки Александр Пушкин — то ли в Михайловском, то ли позднее, при просмотре беловика — зачеркнул.

Казалось, стихотворение было завершено. Однако стихи об Арине Родионовне по-прежнему волновали Пушкина. И, вернувшись в октябре из Михайловского в Петербург, он сызнова обратился к ним.

На обороте черновика своего письма министру финансов графу Е. Ф. Канкрину от 23 октября 1835 года поэт записал ещё один «отрывок о няне» (ПД № 210).

Публика смогла ознакомиться с пушкинским автографом только в 1903 году [464] .

В петербургском отрывке Пушкин дал уточнённую редакцию заключительных стихов о «старушке», написанных в Михайловском. Эти стихи он дополнил вновь сочинёнными элегическими строками — гораздо «менее знаменитыми» (В. С. Непомнящий), нежели пятистишие ставшего хрестоматийным текста («Вот опальный домик… Ни кропотливого её дозора»):

(III, 995–996, 1007).

Среди отвергнутых вариантов, находящихся на данном листе (ПД № 210), были и такие: