Владимир Гросман - Хроники незабытых дней

В. Гросман в баре отеля «Шератон», Бомбей. 1984 г. Шарж Нарасимхи Рао. Хороших людей он всегда изображал босыми.

О чём вечно брюзжат старики? О том, как хороши и свежи были розы, и как плохо они пахнут теперь.

Будучи биологическим оптимистом, считаю, что и прежде было не очень здорово, а завтра вообще будет лучше, чем послезавтра. При этом винить следует не «хачиков» с юга или жидо-масонов, а самих себя.

Буду рад, если мои воспоминания кого-нибудь, чему-нибудь научат. Извините за эклектику стиля, я рассказчик, а не писатель.

Коротко о себе. Мне за семьдесят, из них сто лет живу в Томилино.

Не люблю — стоять в очереди, петь в хоре и читать натужные рассказы о Родине.

Люблю — сосны и голубое небо.

Увлечения — много лет назад попал на пресс-конференцию Джона Стейнбека. На вопрос журналиста «Ваше хобби?» тот, пожевав сивый ус, серьёзно ответил: «Well, it used to be women and now it’s a woman» [1] Прежде это были женщины, а сейчас — женщина. .

Секса в СССР не было, однако мы поверили. У меня сейчас такие же усы, поверьте старику и вы.

О книге — сборник включает четыре разновеликих по времени эпизода моих странствий по жизни, которые по каким-то причинам запомнились лучше прочих: школьные годы, 47–57 гг.; зима 60–61 гг. (хождение в народ); 64–73 гг. (работа в редакции) и 81–82 гг. (командировки в Нигерию). Воспоминания начал писать с «Синдбада», но в сборнике выстроил их в хронологическом порядке. Публикация мемуаров стала возможной благодаря поддержке друзей: Серёжи Карташова и Игоря Клинова, одобривших мои скромные литературные экзерсисы.

«Клубнички» не ждите. Рукопись печатает жена, которая, несмотря на сорок с лишком лет совместной жизни, еще считает меня порядочным человеком. Не буду её разочаровывать.

Искренне Ваш, В. Гросман

Светлеет. Одна за другой, словно повинуясь палочке волшебника-дирижера, блекнут и исчезают крупные южные звёзды. Окутывающий побережье голубоватый туман, лениво растворяется в прохладном ветерке, который струится с невидимых пока холмов. Небо на востоке наполняется перламутровым сиянием и на его фоне, как сказочные декорации, проступают веера кокосовых пальм и черепичные крыши окрестных домиков. Последней, как на старой выцветшей фотографии, проявляется звонница миниатюрной часовни Св. Ксаверия, покровителя Малабара.

Чудо зарождения нового дня я наблюдаю прямо из кровати, через раскрытую настежь дверь со второго этажа коттеджа, горделиво возвышающегося посреди рыбацкого посёлка. С каждым годом бары и отели подступают всё ближе, тесня хибары со всех сторон, но деревушка еще держится, сохраняя облик и быт времён Васко да Гамы.

Гармония мира и покоя уходящей тропической ночи неожиданно взрывается хриплым, как-будто недовольным вороньим карканьем. Окружающий мир мгновенно просыпается и вокруг начинает бурлить жизнь: по балаганному шумная, до рези в глазах яркая и беспечная в своей бедности. Закудахтали в загонах куры, визгливо закричали зелёные попугайчики, ночевавшие в ветвях баньяна, откуда-то потянуло дымком очага. Резкий, высокий звук рожка возвещает о приближении разносчика свежих лепешек — чапати. Он везёт свой товар в громадной корзине, установленной на допотопном ржавом велосипеде. Корзина так велика, что продавец с трудом протискивается в узких проходах между хижинами, сложенными из бурого ноздреватого ракушечника.

Скоро улицы и пляжи превратятся в весёлое вавилонское столпотворение — смешение красок, лиц, языков. В толпе проще всего отличить гоанцев; на их лицах непостижимо гармонично сочетаются бездонные чёрные глаза арабских танцовщиц и хищные носы португальских авантюристов. Да, кровей тут намешано немало. И местные, и приезжие с лёгкой завистью смотрят друг на друга. Индийцы втайне восхищаются нашей белой пупырчатой кожей, а мы, вздыхая, любуемся их смуглой и гладкой.

Пора вставать. В состоянии тихого восторга, не покидающего меня в Индии, выбираюсь из-под вуали противомоскитной сетки и, шлёпая босыми ногами по остывшему за ночь кафелю пола, направляюсь к другой открытой двери, ведущей на балкон в сторону океана.

Остатки тумана, цепляясь за верхушки пальм, исчезают над морской синевой. Ещё не просматривается выгнутый дугой горизонт, но уже явственно видны белые барашки прибоя и мраморные разводы пены на жёлтом песке. С первым солнечным лучом меняется направление ветерка — теперь это лёгкий бриз дующий с океана. Он приносит ритмичный шелест приливной волны и верится, что с этими звуками в меня вливается свежесть и сила.

Время будить, не желающую просыпаться Иру, на прибрежном песке нас ждёт завтрак, и к влажным запахам моря уже примешивается аромат кофе и поджаренных тостов.

Более двадцати лет подряд, с тех пор как пал «железный занавес», мы с женой проводим половину февраля в местечке Калангут в северной части Гоа на берегу Аравийского моря. Здесь много моря, солнца и воздуха, необидчиво думается и легко дышится. С годами эти поездки превратились в жизненную необходимость, и мы прилетаем сюда вновь и вновь, как возвращаются птицы к родным насиженным местам, где всё хорошо и спокойно.

Хотите узнать, почему я с младых ногтей рвался к райским кущам Гоа и как, наконец, удалось туда добраться? Нет? Тогда отложите эту книжку и возьмите какую-нибудь другую, не обижусь. Попытайтесь осилить известную трилогию И. Гончарова, в которой ровным счётом ничего не происходит, а если, после прочитанного, интерес к жизни не исчезнет, просмотрите по диагонали мой опус. Клянусь, он покажется веселее.

История эта интересная и длинная и поэтому придётся начать с самого начала, то есть с рахитичного детства. Иначе нельзя, ибо желание увидеть Гоа зародилось слякотной осенью 45-го года, когда мне было шесть лет и вместе с родителями и бабушкой Аней мы проживали в комнатушке в одном из останкинских бараков. Времена были тяжёлые, впрочем, когда у нас жилось легко? Не зря же матушка-Русь частенько рифмуется со словом грусть, есть от чего взгрустнуть.