Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Надеетесь, Ваше Превосходительство, что «Георгия» второго класса дадут?

— Должны дать, — немного успокоившись, обнадежил Платов. — Сразу, конечно, не дадут. Но мы тут еще в одно местечко напишем…

И зимы вроде суровой не было, и весна припоздала. Навалились весенние хлопоты — хорошо, что боев больших не было. Выделял Платов деньги на муку и на уксус: боялся, что напьются казаки весенней мутной воды, животы у них схватит — надобно квас делать или в воду уксус добавлять. Особым приказом запретил пикетам по житу ездить — на то стёжки есть. И так голодно, а еще и молодые хлеба потопчут…

В начале мая приехал к нему вернувшийся вместе с царем князь Багратион:

— Матвей Иванович, мне письмо пришло из Санкт-Петербурга, есть в нем и для тебя приписка. Кланяются тебе.

Платов расчувствовался, Багратиона обнял.

— От Ее Величества приписка? — спросил тихо.

— От Ее Величества и от Великой Княжны Екатерины Павловны.

Прошли времена, когда был Багратион у Потемкина в ординарцах, сама Императрица с дочкой ему пишут. Высоко взлетел! Платову приписка, а письмо — Багратиону.

— Спасибо, Петр Иванович! Уважил. Не забыл старика. Будешь писать…

— Да, конечно… Но… Матвей Иванович, ты бы сам написал. По-дружески советую.

Был Багратион в случае, добр и счастлив. И в каком случае! Обнялся с Платовым и уехал. А Платов сел царице писать.

«Всемилостивейшая государыня!..»

Сообщал Платов, что получил он известие о ее высочайшем к нему благоволении, узнал о том от князя Багратиона. «…Спешу яко подданнейший принесть за таковое Ваше Императорское Всемилостивейшее напоминание обо мне подданическую душевную и всенижайшую мою благодарность. Прошу Всевышнего, чтобы благословил меня лично удостоиться за толикую милость ко мне Вашего Императорского Величества, пасть к стопам Вашим.

Всемилостивейшая Государыня! благословением Твоим, которым Вы Всемилостивейше удостоили меня при отъезде моем в 15 день генваря, доехал я за границу к армии в рассуждении нездоровья моего поспешно, прибыл накануне Прейшь-Эйлауского достопамятного сражения…» Далее описывал он, как бил французов и как пленным счет потерял. «Гордость, а больше дерзость французов выбита из головы их. Доведены они до изнурения. Кавалерия их дерзкая донскими казаками вся истреблена, а, пехоты они потеряли много и много…» Один раз упомянул в письме Беннигсена, назвав его просто «командующим», мол количество взятых казаками пленных командующий знает, к которому их отправляли. Упомянул о приезде в армию царя: «И так зимняя кампания хвала Богу кончилась удачно. Государь Император к нам в армию прибыл. Благослови Господи! начинаемую весеннюю и летнюю кампании кончить вящшим успехом.

Осмеливаюсь всеподданнейше принесть всенижайшую мою благодарность Ея Императорскому Высочеству великой княжне Екатерине Павловне, за милостивое Ея обо мне напамятование, которое я имел щастие удостоиться слышать чрез князя Багратиона». Теплое вышло письмо, почти домашнее, хотя и прогибался он с титулами и «верноподданничеством». Мол, все помню и знаю, и о намерениях Багратиона относительно Екатерины Павловны мне известно.

Поблагодарив еще раз за высланную корпию, чтоб раненых казаков перевязывать [116] Корпию часто готовили «для фронта» знатные дамы; это считалось делом милосердия. , подписался:

«Всемилостивейшая Государыня,

Вашего Императорского Величества верноподданнейший Матвей Платов».

Весеннюю и летнюю кампании начинали с большими надеждами. Перебрасывали Платова с казаками опять в главную армию. Намеревался Беннигсен окружить и разгромить выдвинувшийся вперед французский корпус маршала Нея.

Тут снова явился Денисов:

— Матвей Иванович, я после нашего разговора месяц уже назначения жду… Я царю жаловаться буду! Или дай мне казаков в команду, или отпусти домой, на Дон!

Платов, словно только что Денисова увидел, удивился:

— Вы, Адриан Карпович, недовольны, верно, потому, что не видите у себя команды? Но я в этом не виноват: я требовал полки из других корпусов. Опять же много казаков у меня разные начальники забрали, держат их на посылках. Тому десять, тому десять… Ладно, дело поправимое. Письмоводитель! Пиши приказ — дать генерал-майору Денисову 6-му три полка…

24 мая русские пошли в наступление. Платов со своими полками прикрывал движение, наблюдал за корпусом Даву. А вот Денисов, получив три полка, кинулся отличаться, прорывать и отрезать. Ох, бедный маршал Ней!

Французы за рекой Алле стояли спокойно, русских не ждали, хотя и укрылись шанцами. Сто пятьдесят казаков при полковнике Василии Ефремове подобрались по болотистому берегу к самой реке и стали их из ружей на выбор «щелкать», а потом половина разделась, вплавь кинулась через реку и ударила в дротики. Шанцы захватили и десять пленных взяли. Подошел корпус князя Горчакова, навел понтонный мост, Денисов первым махнул на ту сторону и повел полки через лес к городу Гутштадту. Там встретил французскую кавалерию, дерзко на глазах у нее перешел через ров, ограждающий город. Французы кинулись было в атаку. Денисов их встретил:

— Ребята-молодцы, в дротики! Погнали французов…

Вторая колонна кавалерии вывернулась навстречу, погнали и ее, вогнали в промежуток меж деревней и французской пехотой; прикрываясь французской кавалерией от огня французской пехоты, сами проскочили и — пошли по тылам. Весь день французов гоняли, пока не свалился Денисов в изнеможении на землю, а Ефремов и дальше гнал и разил. Англичанин Вильсон, увязавшийся за казаками, только руками разводил:

— О-о-о! Итс импосибел!..

Вернулся Ефремов:

— Конных человек двадцать ушли, а дальше пехота стеной стоит, тысячи две — две с половиной…

— Пошли к Платову за подкреплением!.. Пока ждали, подсчитали потери и трофеи.

— Полковник — один, подполковник — один, майоров — два, — загибал пальцы Ефремов, — офицеров… этак… три-четыре…

— Не понял.

— Да один, похоже, ноги протянет.

Был Ефремов из простых, атаманскому семейству только однофамилец, и рассуждал просто:

— Рядовых под сотню и одного генерала раненого кинули…

— Как это «кинули»?

— Да он все равно раненный. Помрет — ни представить его, ни выкупа за него содрать…

— Потери?

Один из полковых, Степан Сулин, был тяжело ранен в ногу пулей, терял от боли сознание, и видно было, что долго не протянет.

Подкреплений от Платова не дождались. На пехоту французскую, твердо стоявшую, не полезли. Перед ночью ушли назад, поближе к главным силам.

Платова Денисов нашел в каком-то домишке, писавшим при свече донесение.