Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

И снова усмехался Платов и указывал слуге налить донцам по третьей.

Живал он в столице и знал такое, что верным казакам и не снилось, догадывался, кто стоит за стремительно взлетевшим Багратионом и что стоит. Считая себя физиономистом, с усмешкой сравнивал салтыковский и багратионовский образы. Выходило, что князь Петр — сводный братец покойному Императору… Суворов… Что касается Суворова, то Платов знал его мало, а первое впечатление выдавало в нем человека стремительного и раздражительного, легко терявшего хладнокровие и потому позволявшего увлечь себя на поспешные шаги. Мало ли кого он любимым учеником называл!.. Вон, Денисова называл, Адриана Карповича. А таких, как Денисов, на Дону до черта…

Тут атаман ловил себя на мысли, что таких, как Денисов, конечно же, немного: и на Дону и в России Денисовы в большой силе, цепко держат лейб-казачий полк, «примолвили» там разных выскочек из донской глухомани.

…Между прочим, в Итальянском походе Денисов вызвал Багратиона на дуэль…

На самом интересном месте, когда Платов уже начал снисходительно поучать ближних своих и открывать им глаза, прискакал посыльный с важным пакетом. Прочитал Матвей Иванович…

— В поход, казаки! Обходят нас, если уже не обошли…

— Как обходят?.. Войны ж нету…

— Нет, так будет. Собирайтесь!

Засобирались, забегали. Брали с собой всё, что можно забрать. Потянулись из Белостока на восток казачьи сотни.

На пятый день, 11-го, сам Платов с Атаманским полком и донской артиллерией выступил из Белостока в Гродно, из Польши в Литву. Шли безостановочно в виду неприятеля, чьи партии по ту сторону рубежа так же пылили от Липецка на восток. В начальниках чувствовалось тайное волнение, постоянно оглядывались казаки, беспокоились лошади.

Жители разбегались. Лишь ушастые, грязные евреи неподвижно, черными столбами, стояли у своих жилищ.

Еще на походе с Дона к границе, впервые увидев, Степка принял их за монахов из-за длинной черной одежды и черных шапочек.

— Иноки, что ль? — спросил он у казаков.

— Жиды, — коротко ответил один.

— А-а… — вспомнил Степка. — Вот это кто…

В Белостоке Степка поневоле приглядывался к ним. Довольно высокие, с длинной рыжей бородой, худые, гибкие, подвижные, болтливые, они жадно и недоверчиво смотрели исподлобья, потом подбегали, заговаривали, предлагая всё что угодно: водку, сукно, сапоги, женщин. Получив отказ, проходили как мимо пустого места.

По дороге от Белостока до Гродно — а ехал Степка с обозом, на переход опережавшим Атаманский полк, — столкнулся с ними еще раз.

В местечке, где остановился шедший перед обозом казачий полк, вдруг разом вспыхнули вопли и плач, да так резко, что Степка вздрогнул, решил, что враги напали. Когда подъехали, увидел — толпа евреев, один грязнее другого, падала ниц перед полковым командиром.

— Чего это они?

— Жалятся… — усмехнулся командующий обозом сотник Шершнев. — Обидели их…

Здесь же остановились перепрягать. Один из вопящих вскочил, подбежал к Шершневу, поцеловал край кафтана и склонился к уху, что-то предлагая. Шершнев без разговоров дал ему в зубы. Вопли и плач вспыхнули с новой силой и стали нестерпимы. Шершнев распоряжался, не обращая на все это внимания.

Отъезжая, он снизошел на немой вопрос растерянных Степкиных глаз:

— Шпионы. Все скрозь шпионят. Промысел у них такой. Торгуют, немецкий язык знают. Ты к ним только подойди, им про тебя уже все известно: чего тебе надо, чего ты ищешь. Ловкачи…

— Чего ж их не вешают, раз шпионы? — спросил Степка.

— Всех не перевешаешь, — вздохнул Шершнев. — Они как вши. Давишь их, давишь… нет, невозможно! И уговорить их нельзя, мол, вы ж нас не кусайте. Не уговоришь и не передавишь. Вот так-то. Выход один — надо мыться. Не подпускать их к себе и близко, язык опять же за зубами держать. Чуть что — в морду. Молчком… Понял?

13-го вышли к Неману, быстрой реке, за которой куда глаз с песчаного бугра хватало тянулся мрачный сосновый лес.

Литовская земля поразила Степку скудностью. Песок, глина, камни… Жители бледны, тощи и запуганы. Хлеб всюду был черный и во рту колючий.

— У нас на Дону земля черная, а хлебушек белый, а тут земля белесая, а хлеб — черный, в рот не возьмешь. Чудеса! — рассуждали казаки.

13-го в Гродно получили приказ из 1-й армии в случае ожидаемой переправы неприятеля между Ковно и Меречем бить ему во фланг по-над Неманом, а за тылы не беспокоиться — князь Багратион поддержит. Степка вываживал возле здания, где размещалась атаманская канцелярия, за малым не запаленного курнаковского коня и слышал, как Платов, отъезжая куда-то, наказывал Лазареву:

— Ты ж пропиши этому Барклаю, что мы пять сотен и полк Ивана Иловайскова под Белостоком оставили. Ежели на Меречь уйдем, когда ж они нас догонят? Придется ждать. Опять же на нас самих его сила прет… Да! И нехай егерей пришлет… Ясно? Ну, с Богом! Я поехал хлеб вывозить.

Ночью, перебудив всех, один за другим прискакали два фельдъегеря и привезли писанное Барклаем со ссылкой на царя повеление: французы еще 12-го перешли Неман у Ковны, 1-я армия отходит за Вильну и готовится драться, и потому Платову, собрав все силы, идти решительно неприятелю во фланг и в тыл.

Атаманская канцелярия гудела ульем. Сгоряча кое-кто из полковых кинулся седлать. Шутка ли, позавчера война началась, а мы и не знали. Может, он уже на подходе, обошел, отрезал…

Платов мигом всех утихомирил:

— Чего вы сбегались, как худые щенки? Лазарев! Пиши Барклаю! Без своих, пока не подошли, никуда не пойдем. Он и сам про то пишет: «собрать все силы… идти решительно…» Будем ждать. Тут по лесам, по болотам анчибел ногу сломит. Это не пиши… Где мы их потом искать будем?! К Меречу пошлем нарочного одвуконь. Об этом особо пропиши. Нехай глянет, точно ли перешли? А Барклай нехай прикажет, чтоб Багратион мне из Белостока полк Иловайскова вернул. Жду этого приказа до завтрева. Ну, и от себя чего-нибудь, помягче…

К полудню прискакал из 2-й армии с пакетом черный гусар-«александриец» [126] Гусар-«александриец» — гусар Александрийского полка. , багратионовский адъютант. Рвавшийся ранее на Варшаву Багратион увидел из переписки с Барклаем, что 1-я армия сдаст Вильну, откуда французам легко будет по большой дороге метнуться вправо, на Минск, и перекрыть всю лесистую и болотистую территорию между 1-й и 2-й армиями. Меж тем на самого князя, судя по донесениям разведки, направлялись превосходные по числу силы наполеоновского братца, короля Вестфалии Жерома. Забыв о Варшаве, искал Багратион выхода в отступлении — опередить французов, занять Минск и, опираясь на него, вести армию на соединение с Барклаем.

«Впрочем, я говорю собственные мои мысли и единственно для того, чтобы вы приняли оные в одном случае к соображению, а в другом, если не имеете особенных повелений, тогда для совместного выполнения», — писал осторожно Багратион Платову.