Николай Почивалин - Роман по заказу

Работа в детдоме устраивала Козина и в бытовом отношении: не надо беспокоиться о собственном пропитании, кормежке. Как и все воспитатели, он обедал здесь же в детдоме — стоимость обедов, по существующим правилам, удерживалась из зарплаты. С завтраками и ужинами было проще: кефир, чай с каким-нибудь по пути домой купленным добавышем, и при всем при этом — почти никакой грязной посуды, осточертела она ему за десять американских лет. Обеды эти — обычные, что получали и ребятишки, стоили очень недорого, были по-домашнему вкусные и сытные: мясное первое, мясное или рыбное второе, непременный компот на третье, осенью — с добавлением свежих яблок из своего, детдомовского сада. Все больше вникая, присматриваясь, Козин однажды невольно задумался и над этим: во сколько же обходится государству содержание даже одного их детдома. Почти ежедневно завхоз Уразов доставлял с шофером говяжьи и бараньи туши, кули с мороженой рыбой, мешки сахара, крупы, картонные ящики масла и жиров. И все это — не считая того, что давало свое подсобное хозяйство и огороды; весь сентябрь и половину октября старшие группы после занятий работали в овощехранилище, из его дверей пахло укропом, чесноком, рубленой капустой, ребятня аппетитно хрустели кочерыжками. Раздумьями по этому поводу Козин поделился с Орловым, — Сергей Николаевич пожал плечами.

— А что ж ты хочешь: дети.

Как всегда, слово это, дети, — ничем, казалось бы, не подчеркнутое, просто опорно поставленное, — прозвучало у него по-особому емко, весомо, и оно одно, в таком произношении, заменяло самые обстоятельные доводы: да — все для детей, ибо ничего выше и нет. Козин понял, согласился, мысленно лишь добавив к такому, им же самим развернутому объяснению: у нас в стране. Добавил, оговорившись, потому что в другой стране он видел разных детей: и разряженных, как куклят, и таких, которые копались в мусорных кучах…

Воспитатели обедали в разное время — в зависимости от того, когда приходили из школы или, наоборот, уходили в школу, во вторую смену, их группы; наверно, поэтому Козин и не сразу обратил внимание, что не пользуется у них обедами один Орлов. Причем почти никогда не ходит обедать и домой. Однажды Козин зашел к нему в кабинет, — Сергей Николаевич ел бутерброд, запивая его чаем.

— Это ты чего ж в сухомятку? — удивился Козин. — Сегодня отличный обед.

— Я не хожу в столовую, — ответил Орлов.

— Почему?

— Да просто так. — Сергей Николаевич скомкал промасленную, после бутербродов, газету, бросил ее в корзину для бумаг, отставил на тумбочку стакан с блюдцем и лишь после этого объяснил: — Года два назад накапали в районо и в облоно, что я кормлюсь тут бесплатно. Что мне даже готовят отдельно. Ну, приехали, проверили и по ведомостям убедились, что удерживают с меня аккуратно, как и со всех. Насчет отдельно — вовсе чепуха, конечно. Вот с тех пор и не хожу.

— Кто же такую мерзость написал? — возмутился Козин.

— А бог его знает.

— Тогда, может, и нам всем — не надо? Во избежание, так сказать…

— Вот уж это — нет! — живо и решительно не согласился Орлов. — Порядок этот утвержден министерством. Цены — тоже не с потолка берем. Людям удобнее — домой не бегать. — Прямой, никогда не прибегавший к обтекаемым выражениям, он прямо назвал и основной, пожалуй, аргумент: — Кроме того — единственное преимущество, подспорье. Ставки у нас, сам знаешь, какие.

— У тебя ставка немногим больше.

— У меня еще работает жена. С нас хватит.

Орлов нахмурился, продолжать этот разговор ему не хотелось. Козин вышел от него и раздосадованный его чрезмерной щепетильностью и, по той же причине, питая к товарищу еще большее уважение.

Свою работу в детдоме Козин считал, конечно, временной — что не мешало с интересом вникать в нее, осваивать; Орлов — складывалось впечатление, хотя прямо он не заговаривал об этом, — начинал, кажется, питать надежду, что Козин тут останется или, по крайней мере, надолго задержится. Во всяком случае, по второму месяцу, на заседаниях совета воспитателей он все чаще осведомлялся:

— А ваше мнение, Леонид Иванович?

На людях, при всех, они были на «вы», обращались друг к другу по имени-отчеству — никогда о том специально не договариваясь; как, оставаясь вдвоем и так же не объясняясь, естественно переходили на обычный дружеский тон, на «ты»: Сергей — Леня, в чем обоим им слышалась юность. На одном из таких советов, когда текущие вопросы были решены, Орлов неожиданно предложил:

— Леонид Иванович, провели бы вы со старшими беседу об Америке, а?

— Зачем?

— Ну как зачем? Интересно, полезно. По учебникам учат, а тут живой рассказ — никакого сравнения.

Козин колебался, — Орлов, настаивая, привел еще довод:

— Все равно ведь поодиночке расспрашивают, никуда не денетесь. — И рассмеялся: — В конце концов, не мы эту «холодную войну» придумали.

Беседа состоялась; собрались не только старшие группы, но и все свободные воспитатели, сотрудники — красный уголок был переполнен. Вместе со всеми, в углу, сидел и Сергей Николаевич, улыбаясь, когда в дверь непрошенно всовывалась чья-либо любопытствующая рожица. Леонид Иванович, против ожидания, разговорился, рассказывал он не столько о своих злоключениях, сколько о том, что довелось увидеть, — перед слушателями возникала Америка, как она есть, — со всем лучшим, что создано трудолюбивым талантливым народом, и всем уродливым, что неизбежно несет чужой мир в себе и с собой. Много было вопросов, спрашивали и ребята, и взрослые — беседа закончилась перед самым отбоем.

— А ты говорил зачем! — довольно пошучивал по пути домой Орлов. — Помяни мое слово — до тебя еще лекторское бюро доберется! Правда, Леня, — толково.

Леониду Ивановичу было приятно; трудно объяснить, почему так, но именно после беседы возникло, окрепло ощущение, что он наконец действительно встал на ноги. Ощущение это сказалось на его настроении, на работе; как безошибочно почувствовал и то, что ребята его окончательно приняли. Вот что значит — быть дома!

И тут по ногам ударили — расчетливо, жестоко, несправедливо.

Орлов нашел Козина — тот занимался с ребятами — и позвал так, словно они были вдвоем:

— Леонид, зайди ко мне.

Уже по этому да еще по тому, что резче, чем обычно, размахивая одной левой рукой, Орлов пронесся по коридору, Козин понял: какая-то неприятность. Что неприятность связана с ним и связана самым подлым образом, он, конечно, не подозревал.

В кабинете, плотно прикрыв дверь, Сергей Николаевич возбужденно плюхнулся на стул, протянул Козину бумагу; высокие залысины у него были малиновыми.

— На — читай.

Козин прочитал две-три строчки, написанные прыгающими печатными буквами. «Вот глупость-то», — успел он подумать, — и по лицу хлынула меловая бледность.