Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

А тот ему привез… па-чпорт! и бут<���ылку> шампанского. И — «умерла от разрыва сердца». Не они ли убили-то..? [572] Переписка двух Иванов (1935–1946). С. 494.

Взяли советские паспорта, хотя в СССР не поехали, супруги А. Присманова и А. Гингер — яркие поэты из молодого поколения первой волны эмиграции.

В 1948 году началась новая волна вокруг имени Бунина в связи с его выходом из Союза русских писателей и журналистов в Париже. В ноябре 1947 года Союз писателей и журналистов исключил из рядов своих членов, взявших советские паспорта. В знак солидарности о выходе из Союза заявили и другие писатели. Бунин, полагая, что раскол в Союзе оправдан, что соединение в нем эмигрантов и советских подданных невозможно, отказался поддержать исключенных. Однако позже, недели через две, он сам вышел из Союза и сложил с себя обязанности его почетного члена. Объяснения содержались в его письме к М. С. Цетлин. Бунин писал:

Почему я не ушел из Союза уже давным-давно? Да просто потому, что жизнь его текла прежде незаметно, мирно. Но вот начались какие-то бурные заседания его, какие-то распри, изменения устава, после чего начался уже его распад, превращение в кучку сотрудников «Русской мысли», среди которых блистает чуть не в каждом номере Шмелев, участник парижских молебнов о даровании победы Гитлеру… Мне вообще теперь не до Союзов и всяких политиканств, я всегда был чужд всему подобному… [573] Литературное наследство. Т. 84. Кн. 2. С. 404.

Для Зайцева же очевидно другое: выходом из Союза «Иван поддержал советских» [574] Письмо Б. К. Зайцева В. Н. Буниной от 15.02.1948 // Зайцев Б. Письма. 1923–1971. С. 169. . Так он написал В. Н. Буниной 15 февраля 1948 года.

Шмелев осуждал всякие связи с советскими писателями. Он насмешливо относился к тому, что на Западе русская литература представлена Эренбургом и Симоновым: «Эх, Максима с Алешкой-то не могли послать во славу России…» [575] Письмо к И. А. Ильину от 3.08.1946 // Переписка двух Иванов (1935–1946). С. 435. — ни Горького, ни Толстого уже не было в живых.

Он крайне настороженно отнесся к визиту, который нанес ему некто, возвращавшийся в СССР. Он думал, что этот некто — посланец от Советов. Шмелеву было обещано открыть перед ним все советские издательства. Просьба письменно изложить свои условия и соображения была расценена Шмелевым как провокация: письменный документ будет понят как прошение! Не согласился он и на форму личного письма. И хотя Шмелеву объяснили всю необходимость сотрудничества с советскими издательствами ради укрепления престижа России, он вознегодовал: ему там, в СССР, либо мух гонять, либо их кормить! «Богомолье» все равно не издадут! да он бы никогда в России не написал ни «Богомолья», ни «Лета Господня»! он там чужой! сначала пусть откроют Оптину! Отказал он гостю и в просьбе дать материал для второго выпуска «Русского сборника». В первом публиковались Бунин, Ремизов, Тэффи. Ему в пример поставили Ремизова: Алексей Михайлович печатается в «Советском патриоте». Шмелев был неумолим. Его посетила и двадцативосьмилетняя пианистка, красавица, чешка-полуполька С. Златка, которая просила о личной переписке, но в визите которой он также заподозрил неладное — руку Москвы.

В 1937 году Ильин сообщал Шмелеву о том, что пишет книгу «Шмелев. Бунин. Ремизов. Мережковский». К концу года была готова вступительная статья, отработана глава о Бунине, наполовину сделана статья о Шмелеве и в черновом варианте — главы о Ремизове и Мережковском. К апрелю 1938 года Ильин намеревался сдать рукопись в печать и летом увидеть готовый экземпляр книги. Однако проект книги изменился, и в апреле Ильин сообщил Шмелеву о том, что, заканчивая главу о Ремизове, он понял, что композиция и в целом главная идея книги должны быть иными: она должна состоять не из портретов, а подчиняться единому замыслу. Появилось новое название — «О тьме и скорби. Книга художественной критики. Бунин. Ремизов. Шмелев». Концепция Ильина сводилась к следующему. Господь послал русским тьму и скорбь. В бунинском творчестве Ильин увидел прежде всего тьму первобытного эроса и проистекающие из него муку, но, однако, и радость любви. В прозе Ремизова он узрел тьму страха, и опять же — муку как следствие тьмы, Он полагал, что в творчестве Бунина и Ремизова нет скорби. Переживающий муку цепляется за жизнь, а научившийся страдать, скорбеть, испытывает состояние светоносное, духовное, преодолевающее животную муку. В творчестве Шмелева он видел тьму богоутраты, но еще и скорбь мира, и скорбь о мире, и именно через эту скорбь — путь к Богу, радость православного богонахождения, выход к свету. Примечательно, что в окончательном варианте названия слово «скорбь» было заменено словом «просветление». Таким образом, книга выстраивалась по принципу восхождения, снизу вверх, от тварной темноты, в которую человека ввергает мука, к просветлению. Споря с Толстым, он писал Шмелеву:

Христианство не благословляет на «муку» и не зовет к «жалости» (вопреки Толстому). Оно благословляет на страдание и зовет к свету и радости. Оно уводит от муки и учит победе. И страх в нем исчезает. Христос не «мучился» на Кресте, а страдал и скорбел; и путь Его был светоносный и победный. В этом смысл Христова Воскресения, победившего тьму, муку и страх [576] Письмо к И. С. Шмелеву от 3.08.1946 // Переписка двух Иванов (1935–1946). С. 225. .

Заметим, что третья часть «Лета Господня» называлась «Скорби».

Ильин предполагал, что Бунин будет недоволен, что Ремизов напишет о нем «какую-нибудь химерическую дребедень», а Мережковский станет презирать его за то, что для него не нашлось ни слова [577] Там же. . Он мечтал выпустить книгу осенью 1938 года, но осень прошла в тревогах, осенью он покинул Германию и теперь надеялся, что книга выйдет к Рождеству. В начале января 1939 года Ильин полагал, что книга вот-вот начнет печататься в Риге при содействии Русского академического общества (РАО), почетным членом которого он был, и будет выпущена к марту (в марте он ожидал гранки). Но все сроки прошли, а книга не была издана, потому что в РАО начались интриги, внутри общества создалась партия, находившаяся под влиянием берлинских русских национал-демократов. Предпринимались попытки издать книгу помимо РАО, для чего был сделан вариант текста на машинке, но началась война, советские войска вошли в Латвию. В ноябре 1945 года Ильин еще раз пересмотрел текст, откорректировал его. В 1947 году Шмелев пошел к Гукасову, как он шутил — к Карасину-Мазутычу, с просьбой издать книгу Ильина, но Гукасов отказал под предлогом малого рынка для больших книг.

Когда в конце 1946 года Шмелев получил от Ильина машинопись, название будущей книги уже было изменено на «О тьме и просветлении». Прочитав этот вариант, он решил, что психология творчества еще никем не была так раскрыта. Шмелев справедливо полагал, что концепция книги следует из теории эстетики, высказанной Ильиным в его труде «Основы художественного творчества». Конечно, он был согласен с тем, что творчество Бунина — акт родового инстинкта и вытекает из недр инстинкта полового. Ему близка версия Ильина о ремизовском юродстве, цель которого — забить в себе страх перед жизнью. Шмелев высказал мысль о том, что источник страха Ремизова гораздо сложнее инстинкта: в отношении Ремизова к миру проявляется богобоязнь, чистого Бога в его произведениях нет. Отсюда и кривизны его Миколы, и описанные им больные сны, которые он, возможно, сам творил. Ремизов, как думал Шмелев, в своем творчестве играл в игрушки, в лунатизм, но все-таки он очень непосредственный человек, он — как обиженный ребенок, и «скорбь и боль очень ему чувствительны, до подкожной боли-горенья… и выход у него… лишь в воздыханье-вскрике» [578] Письмо к И. А. Ильину от 3.08.1946 // Переписка двух Иванов (1935–1946). // С. 444. . За главу о себе Шмелев благодарил Ильина, кланялся ему земно.