Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

При жизни Шмелев так и не увидел книгу изданной.

Эмигрантская литература катастрофически теряла читателя. Проблема читательской аудитории стала неразрешимой. Все славянские земли, оказавшись в сфере влияния СССР, были словно за колючей проволокой. Шмелев понимал, что даже «Лето Господне», при известности этого произведения, не разойдется тиражом более полутора тысяч.

Переживания, связанные с размышлениями о народе-победителе, да еще и осознание собственной ненужности, своей изолированности от массового русского читателя — все это омрачало его существование и угнетало духовно. Он перестал ходить в церковь, лишь порой открывал Евангелие. Он вновь искал утешение и смыслы у других, а потому в шестой или седьмой раз перечитал «Войну и мир». Но обнаружил печальную истину — творческие силы Толстого иссякали: свежи первые два тома, но в четвертом томе автор ослабел, хотя писал в благожелательных условиях, далеко не старым, недавно женившись, на подъеме; он «смял» Соню, Наташа глупа, хоть и умна чувством, Безухов — «рыхляк шепелявый», Болконский «путано-неопределенен», невыносима перегруженность романа домыслами… все-таки насколько гениален в мыслях Достоевский, настолько «Толстой перед ним — глуп»… Толстой гениален, только когда описывает жизнь в образах и бессознательно… Толстой выстраивает художественный мир на философской идее, и в этом его неудача, как решил Шмелев [579] Переписка двух Иванов (1935–1946). С. 401. . Ему не нравились концовки ни «Смерти Ивана Ильича», ни «Войны и мира», ни «Хозяина и работника», ни «Анны Карениной», ни «Крейцеровой сонаты». Шмелев взялся читать К. Леонтьева, но вдруг почувствовал, что Леонтьев — не его: «Своеобразен, да… но — за волосы себя притащил (притащил ли?!) — к вере… (и какой!) и вряд ли дам встречу с ним в Оптиной (в романе)» [580] Письмо к И. А. Ильину от 18.01.1946 // Там же. С. 380. . Он хотел ввести Леонтьева в «Пути небесные», теперь усомнился, стоит ли.

Столь необычные для него отзывы о Толстом и Леонтьеве свидетельствуют о том, что в его жизни начался новый этап. В связи с работой над «Путями небесными» по совету Ильина он стал читать письма Феофана Затворника и в нем открыл своего учителя. Он духовно напитывался его мыслями. Феофан сейчас — его главное познание. В письмах святителя так просто и мудро объясняется о молитве и покаянии, о внимании ума и страхе Божием, о вольнодумцах и миролюбцах, о гневе и искушении. Возможно, потому теперь Толстой не философ, что Феофан поучал: «Православный христианин читает слово Божие; истины, прямо в нем содержимые, печатлеет в своем сердце, не двигая своей мысли за пределы содержимого и не возвышая над ним господственно и самоуправно своего ума, а ему смиренно подчиняя его» [581] Феофан Затворник. Письма о христианской жизни. М., 2003. С. 159. . Понимая, что не постиг полноты веры и даже решив, что для веры надо родиться, он много размышлял в то время о творчестве Богопознания, много читал об Оптинском старце Амвросии.

В январе 1947 года Шмелев прочитал «Историю моего современника» В. Г. Короленко 1922 года издания — и духовно потребно, и для «Путей небесных» может пригодиться материал о 1870–1880 годах. Он принялся искать последние книги Розанова, решил прочесть Иоанна Златоуста, «Пасхальные письма» (1897) Вл. Соловьева, возникла потребность посмотреть «Свет Невечерний» С. Булгакова — но тут уж на него обрушилось негодование Ильина: не приведи Бог так верить, как Булгаков! резонер-выдумщик! есть в нем от Федора Карамазова… Булгаков, Бердяев, Розанов, Мережковский, Вяч. Иванов — это, как растолковывал Ильин Шмелеву, люди, не умеющие отличать «духа от пола, молитвы от оргазма, вдохновения от соблазна, созерцания от выдуми, ответственности от кокетства » [582] Письмо к И. Шмелеву от 11.02.1947 // Переписка двух Иванов (1947–1950). С. 36. .

Укрепляя свою веру, Шмелев поехал в храм на вынос Животворящего Креста. С одной стороны, душевное удовлетворение, действительно, получил, но с другой стороны, общение со схимонахом вселило в его душу раздражение: схимонах по сути своей очень уж советский… вот бесовское наважденье… так и чертей в схимонахи обрядят…

Как скучен мир!.. Перепады от вдохновения к душевному упадку сопровождали Шмелева на протяжении уже многих лет. Он старался не читать газет и обходиться без радио — подарил его Ивику. Некоторые рассказы и очерки он писал для собственного ободрения. Например, в мае 1947 года появился «Врешь, есть Бог…», рассказ из цикла «Заметы». В основу сюжета Шмелев положил переданную ему Вересаевым историю, которую тот услышал от своего шурина — видного большевика Смидовича. Описанное событие произошло летом 1922 года в Ильинском, где ранее была резиденция великого князя Сергея Александровича, а в 1922 году жил Троцкий. Двенадцатилетний сын Троцкого, как Петр Первый, завел потешных и решил доказать им, что Бога нет: выплыл на середину пруда, достал икону Богородицы, обвязал ее бечевкой, привязал кирпич и бросил в пруд. Однако икона чудесным образом выплыла. Ночью по просьбе батюшки ее достал матрос.

В 1947 году Шмелева увлекла программа «Русской мысли». Он был рад тому, что газета продолжала издаваться в Париже, и принял предложение о сотрудничестве. Выпускалась она на русские деньги, ее редактором был Владимир Феофилович Зеелер. Зеелера Шмелев любил. Давно, еще 14 марта 1937 года, он писал Ильину: «Есть душа одна, Зеелер, хмурый с виду, но горячий внутри, любящий. Он — навещает, приходит таким добрым, „закрытым“ медведем, бурчит, молчит — утишает» [583] Переписка двух Иванов (1935–1946). С. 175. . «Русскую мысль» Шмелев посчитал первой русской свободной газетой. Он одобрял ее православную направленность. Причем газету решено было не ориентировать на боевой дух — она должна быть созидательной. Что ж, он и с этим согласен.

Шмелев поспешил привлечь к газете Ильина, но тот ответил принципиальным отказом и даже попросил его умерить эмоции, ибо с собаками ляжешь, с блохами встанешь: работать на «Русскую мысль» значит полупринять советчину.

Шмелев возражал и продолжал сотрудничать с газетой. У него были свои мотивы, и для Ильина они не новы. Когда Ильин ушел из «Возрождения», Шмелев внушал ему: надо служить читателю. Принципиальность друга была непонятной. Он уверял Ильина в том, что «Русская мысль» — вовсе не помойная яма. Шмелев не получил от газеты пока ни сантима, но не беда — пусть газета встанет на ноги. Ведь если он и Зайцев уйдут, тираж упадет вдвое. Он отдавал в газету очерки, а редакция в свою очередь приняла решение печатать «Пути небесные». Ильин крайне пренебрежителен: «Сброд бесхарактерных не мыслителей» [584] Письмо к И. Шмелеву от 16.05.1947 // Переписка двух Иванов (1947–1950). С. 125. . И саркастичен: Зеелер Шмелева «безсантимно сентиментит» [585] Письмо к И. Шмелеву от 19.07.1947 // Там же. С. 156. . Он даже отказал Зеелеру в просьбе дать предисловие к «Путям небесным», правда, под вполне корректным предлогом: Шмелев не нуждается в предисловиях. Он уверял Шмелева в том, что от номера к номеру газета становилась все бледнее и неинтересней, потому что послушна католическим союзам и способна только на полуправду.