Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

Учитывая, что многие люди за рубежом, имеющие родственников в России, жаждут встречи с ними, причем эти жаждущие – богатые люди, евреи или их потомки, Эдик берется найти их родню, проживающую в России. Разумеется, за немалое вознаграждение этого нелегкого труда. В результате четверо зарубежных подданных прибывают в Голутвино, которых Эдик уверил, что здесь могилы их родных. На самом деле город, в который они устремились, в годы войны был стерт с лица земли. Предусмотрительный и сметливый гражданин Летов об этом отлично знает и выдает за исчезнувшее Голутвино близлежащий, такой же маленький городок, подправив вывеску с названием. Затем нанимает обнищавших местных жителей на роли оставшихся в живых родственников зарубежных набобов.

Что же, задумано смело, необычно, ярко… К сожалению, излишне шумная, говорливая картина, похожая то ли на гротеск с еврейским колоритом, то ли опять же на парафраз Ильфа и Петрова, то ли – отдаленно – на аферу бессмертного Павла Ивановича Чичикова в новом временном варианте и, соответственно, в несколько иной ситуации…

Эдик Летов мечется в хаосе нарастающих страстей и скандалов разного толка, кого-то вовремя соединяя, кого-то вовремя разъединяя, обихаживая, уговаривая, убегая от постоянно возникающей опасности, пытаясь хоть как-то отработать уже полученный гонорар. Он ударяет по нервам зрителей своими эпатажными выходками. Актерски Хабенского влекут две стихии: фарс и убежденность в том, что каждый человек по-своему прав. Почти каждый. Что вносит в идею Летова и ее осуществление некий благородный нюанс, созвучный словам Лунгина: «Мы одиноки, но стремимся любить…»

Эдик помогает людям найти объект такой любви – он не просто и не только хищник, использующий людей ради гонорара. Он даже сострадает своим клиентам, хотя вовремя останавливает себя, чтобы это не помешало ему довести до конца все им задуманное. То есть профессиональным мошенником его не назовешь. Такова эмоциональная логика актера, которой он наделяет Эдика Летова, – логика, редкая для современных актеров, вольно или невольно адекватных нашему прагматичному, безжалостному веку. Своим современникам, живущим «здесь» и «сейчас», не задумываясь об общей участи.

Открытая эмоциональность позволяет Эдику обманывать зрителя. Обманывать отчасти и в позитивном звучании этого слова: обманывать, чтобы помочь. Не давая озвереть самому себе и другим, задыхающимся в одиночестве. А это одна из самых трудных задач в нынешнем безумном круговороте жизни. Да, Эдуард Летов, конечно же, жулик. И все-таки Хабенский привносит в авантюрный вояж его героя ноту боли, тоски по единению, близости, по ушедшей ясности детства, когда все вместе, все понимают друг друга (по крайней мере, нам так все больше и больше кажется с уходящими вдаль детскими годами).

Эта боль часто ведет героев Хабенского, выделяет их среди любимых зрителями современных экранных персон – «качков», «ментов», «братвы» и прочих, прочих, связанных криминалом, кровью, бизнесом.

Причина еще и в том, что у Константина Хабенского свой четкий взгляд на мир. Это можно проследить не только по его работам, но в том числе и по его интервью, к которым он относится с той же серьезностью, что и к своим ролям. В них ощутима живая мысль актера. Кажется, что заданный ему вопрос он беззвучно повторяет для самого себя и себе же, в первую очередь, отвечает. «Как вы работаете?» – несколько наивно спрашивают его. – «А я не знаю, как работать над ролями. У меня есть какие-то точки отсчета для работы, а дальше все происходит по-разному: либо открытие, либо никаких открытий, и тогда полный провал. А пользоваться тем, что, мелькая «по ящику», тебя знают и ты на этом выплываешь, я не хочу».

Когда-то Хабенский не захотел «выплывать» на обретенной им на первом этапе роли Игоря Плахова в «Убойной силе». Кстати, талантливый друг Константина Михаил Пореченков, который с институтских лет и по сей день рядом с Хабенским на сцене, на экране, в жизни – в горе и радости, до недавнего времени снимался в лентах с криминальным уклоном, что не помешало ему по праву стать одним из лидеров в среднем поколении наших актеров. «Медийное лицо» – еще один друг Хабенского Михаил Трухин, славный «мент» Вячеслав Волков. Хотя в театре знают другого Трухина – Гамлета в постановке шекспировской пьесы на сцене МХТ имени Чехова. Хабенский от этого явно осознанно уходит, хотя снимается очень много.

Казалось бы, именно ему бы и играть Гамлета в спектакле МХТ, который ставил давний друг и режиссер, петербуржец Юрий Бутусов. Но Хабенскому он отдал роль Клавдия.

У Бутусова все вопреки традиции, начиная с элегантных современных костюмов героев. Клавдий и Гамлет здесь почти ровесники, возможно, в недавнем прошлом и добрые приятели, искренне привязанные друг к другу. Собственно, Клавдий и теперь любит своего племянника-пасынка. Но есть в нем страсть, которая оказывается много сильнее дружеской близости, родственного участия.

Много лет назад о начинающем актере Константине Хабенском очень точно написала известный петербургский театровед Нина Горфункель, что, мне кажется, уместно сейчас процитировать: «Его роли – случай гамлетизма… Артистическая природа Хабенского – коварная, нервозная, склонная к соблазнам, не защищенная от темных инспираций».

Клавдия искушает и терзает жажда власти. Сам он это о себе хорошо знает. Кажется, даже готов бороться с собой, понимая, что ступает на дорогу убийцы, подымает руку на близких людей. Но его усилия тщетны. Постепенно исчезают последние всхлипы совести. Становится упоительно влекущей сама мысль о победе над всеми, кто стоял у него на пути.

Минутами Клавдий откровенно счастлив, чего не может скрыть. Он становится легким, стремительным. Он в страшном полете, который может оборваться в любой момент, если будет раскрыта тайна убийства его брата, короля Гамлета-старшего. Тема власти, неуклонно идущей к своей гибели, объединяет грани образа, созданного Хабенским. Контрастные краски, ужас перед грядущим рельефно оттеняют внутреннюю силу Клавдия, его проницательный ум, властную энергию. При всей своей несгибаемой воле Клавдий страдает, отослав Гамлета в Англию и зная, что там принца ждет верная смерть. Страдает Клавдий и от одиночества, несмотря на любовь Гертруды: Хабенский не может не включить свой любимый мотив.

На любовь Гертруды он ответить не может. Эта женщина старше его, она уже откровенно увядает, отчего ее пылкая страсть порой выглядит вульгарно. Клавдий все это видит. Гертруда – один из явных, реальных признаков его победы, осуществления мечты о власти, и жена – всего только ступенька к трону. Двойственность Клавдия: победительность и ожидание конца, который он, кажется, тайно торопит. Трагический отсвет непреходящей тревоги – и напряжение, чтобы ничем себя не выдать. Дерзкий вызов – и предощущение катастрофы, как и нежелание склонить перед ней голову.