Эльга Лындина - Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

Главное – Владимир Машков, как всегда, в движении, не утратив и малой доли своего великолепного темперамента, упоения в работе, своей смелости – во всем. И, разумеется, своего окрепшего таланта.

«Профессия у меня всегда на первом месте. Это моя жизнь. Я сейчас внутри процесса. От этого получаю удовольствие. Владимир Машков».

Я знала эту женщину.

Стояла с ней в очередях в магазины.

Сидела рядом с ней в метро, иногда обмениваясь репликами.

Мучилась в ожидании неведомо куда запропастившегося троллейбуса.

Вместе с ней возмущалась растущими ценами ЖКХ.

Радовалась первым весенним дням, глядя из окна битком набитой электрички на лежавшие вдоль дороги зазеленевшие деревья, взбухающие первыми почками.

Я знаю этих женщин в цветных куртках, дешевых вязаных шапочках, лихо украшенных брошкой или ярким значком. С двумя-тремя недорогими кольцами на руках, привычных к работе. И еще непременной цепочкой на шее… Все, чтобы выглядеть не хуже других. И всегда с какой-то тихой, постоянной погруженностью в собственные проблемы.

Я смотрела на нее и думала, что вот спешит она домой, чтобы по-быстрому обед или ужин приготовить, а по дороге еще в магазин заскочить, где вроде бы объявили сказочную распродажу…

Иногда ее лицо будто застывало. Возможно, вспоминала, что сейчас вернется в свою крошечную квартирку где-то в спальном районе, поест и включит телевизор, чтобы оторвать себя от потаенной непреходящей тоски, рожденной одиночеством.

Правда, у женщины, о которой я говорю, был отец. Безумный, неукротимый, за которым только глаз да глаз нужен, иначе бог знает что может натворить! Сколько раз такое уже случалось. И потому прямо с работы она что ни день едет прямо к нему, хотя потом, ночью, через всю Москву домой тащиться. А иначе нельзя…

Сколько таких женщин живет рядом с нами… Жизнь оказалась для них скупой, немилостивой, но и поглощенные буднями, исполненными нелегкого существования, они все же не обойдены своеобразной стойкой силой духа. Добротой. Самоотверженностью. И живой готовностью к радости и любви.

А теперь о той, которая надолго заставила меня задуматься о ней самой, о других, ей подобных.

Я встретила ее на экране в картине Бориса Хлебникова «Сумасшедшая помощь». Играла ее актриса, которая однажды сказала о другой своей героине из фильма «Связь»: «Таких, как она, большинство».

Сказаны эти слова талантливой Анной Михалковой, дочерью выдающегося режиссера и актера Никиты Михалкова. Внучкой поэта Сергея Михалкова. Правнучкой замечательного живописца Петра Кончаловского. Праправнучкой гениального художника Василия Сурикова. И так далее, в глубь веков, если углубиться в род Михалковых.

Притом в словах Анны о том, что она – «как все», нет ни доли лукавства, о котором может подуматься в первую минуту. Она говорит от лица большинства своих героинь, и она права: достаточно окинуть взглядом эту панораму.

Почти всякий раз, оставляя определенное пространство для фантазии зрителей, актер не отказывается, практически не может отказаться от присутствия в его создании собственной личности. По жизни знаю: рядом с Аней Михалковой ты чувствуешь себя защищенным ее надежностью, силой души, спокойным владением этой силой и ее природной правдой. Сужу по собственному опыту общения с Анной, пусть не очень большому, но позволяющему судить о ее человеческой сути.

Задолго до нашей реальной встречи я увидела Аню, тогда еще студентку актерского факультета Института кинематографии, в курсовой работе, спектакле по пьесе Теннесси Уильямса «Внезапно прошлым летом». Руководитель актерской мастерской, в которой училась Анна, решил испытать своих учеников на сложнейшей драматургии. Признаться, большинство ее сокурсников, девушек и юношей, выглядели довольно наивно, пытаясь перевести Теннесси Уильямса на язык сцены доступными им средствами. И только Михалкова, исполнительница главной роли миссис Венейбл, была поразительно точна, играя взрослую женщину, патологически влюбленную в своего сына-гея. Студентка Анна Михалкова удивительным образом приближалась к подлинным мотивам сложнейшего характера, заложенным драматургом. К его боли, тоске, безнадежному поиску близкой души в обездушенном, жестоком мире.

Лет двадцати от роду Анна поражала и зрелостью осознания, и зрелостью в реализации своей актерской задачи. Разумеется, это был прежде всего несомненный талант, но еще и мышление, логика, умение взглянуть на эту героиню как бы чуть со стороны и вместе с тем вполне разделяя ее страдание. Что далеко не всегда дается и опытным мастерам.

Откуда эта зрелость? Объяснение, быть может, и личное мое, субъективное. Я искала его в картине отца Анны, Никиты Сергеевича Михалкова «Анна от 6 до 18». В этом фильме своего рода начало духовной биографии Ани, запечатленной на пленке в течение двенадцати лет. Снятые в разные годы интервью с девочкой вобрали в себя и ее личную судьбу, и общее движение времени, их взаимопроникновение, взаимовлияние. Отец задает Анне вопросы, она отвечает, констатируя происходящие с ней перемены. Ее взросление. Ее углубленное внимание к окружающему миру, и все это живая материя жизни, отчасти уже ушедшей, но как бы возвращенной нам.

Героиня фильма естественна, непосредственна. Конечно, в первую очередь, благодаря тому, что беседу с ней ведет отец. Вместе с тем с малых лет достаточно самостоятельна. В ней очевиден характер, определенная смелость суждений, неожиданная в ребенке. Живая, отнюдь не хрестоматийно положительная Аня интересовала и покоряла.

Эту независимость суждений, оценок, самооценки она сохранила по сегодня. В частности, порой защищая себя, девочку, которую она называет «просвеченной персоной». И комментирует свое определение:

«– Я не люблю этот фильм («Анна от 6 до 18». – Э.Л. ), потому что он достаточно цинично препарирует меня, что называется, на публику. Папа в этом смысле настоящий режиссер – для него нет ничего, что бы он не стал делать, если бы считал, что это нужно для фильма или искусства, неважно, как это назвать. Если он не может объяснить, он начинает накачивать, взвинчивать и даже провоцировать. На мой взгляд, не совсем честно снимать этот фильм обо мне, потому что это было вторжением в мой внутренний мир, что я тогда не понимала. Он выставил меня на публичное обозрение.

Хотя понимаю, это может быть ценно для зрителя – через судьбу отдельного человека увидеть ход истории. И то, как идеология влияет на формирование человека. Но мне неприятно на это смотреть, потому что я несу там полную ахинею, и вовсе не горжусь тем, что это пошло на пользу кино, науке или каким-то конкретным людям. Я даже не испытываю радости от того, что вижу себя в разных возрастах».