Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

24 мая от него же я получил телеграмму уже из Владивостока. Савенко сообщал, что на остров Врангеля в этом, то-есть в 1932 году, завозится колония в 150 человек, забрасываются специальные пловучие средства, утильзавод. Научные работы, а отсюда и научный персонал в связи со Вторым Международным Полярным Годом увеличиваются. Эта телеграмма нас крайне поразила. 150 человек населения на острове Врангеля! Большинство людей должны быть промышленниками, так как даже самые широкие научные работы не могли занять более полутора или двух десятков научных работников.

Не понимая, почему так форсировался этот вопрос, я послал в Крайком ВКП(б) и Крайисполком телеграмму, в которой изложил свои сомнения в целесообразности завоза на остров Врангеля столь большого количества людей. Я указал, что без завоза топлива салотопенное производство на местных топливных ресурсах поставить нельзя. Кроме того, я выражал удивление по поводу назначения на пост начальника острова Савенко. Не имея ничего против этого товарища, я все же считал его кандидатуру совершенно неподходящей для этой работы, тем более, что, судя по телеграмме, задачи зимовки крайне расширялись и усложнялись. Из того, что мне поневоле пришлось узнать о нем на острове, я считал, что он и с теми задачами, которые были возложены на нас, не справился бы. Вот почему я написал в телеграмме о нецелесообразности посылки Савенко начальником острова. Но мы все же были благодарны Савенко за отзывчивость, за то, что он без наших просьб подробно информировал нас о положении дела.

10 июня получаем иные сведения. На остров Врангеля посылается другое судно — пароход «Совет». Мы не имели представления, что он собой представляет. Перемена названия судна нам ничего не сказала, а потому мы были спокойны. Но вот в одной из сводок «Дальроста», которые мы время от времени получали, мы узнали, что «Совет» — судно, совершенно неприспособленное к ледовым плаваниям, и, значит, оно непригодно для похода на остров Врангеля. Вот так «обрадовали»! Как мы ни досадовали, но факт оставался фактом: к нам шел «Совет».

Лед в этом году не внушал особых надежд, хотя большинство зимовщиков, желая уехать с острова, стремилось видеть только хорошее. Званцев несколько раз говорил мне, что лед уйдет к 20 июля и навигация в этом году будет лучше, чем в прошлом.

20 июля получаем сообщение из Хабаровска о том, что «Совет» 16 числа вышел из Владивостока. Из этой же телеграммы мы узнали, что начальником на остров едет Остапчик, а Савенко является его заместителем. Приятно было узнать, что на острове будет, по тем местам и временам, крупная партийно-комсомольская организация: 9 членов партии и 4 комсомольца. Заброшенный в заснеженную полярную даль, советский форпост будет жить одной жизнью с нашим великим и родным Советским Союзом.

20 июля море, вопреки предсказаниям Званцева, не очистилось от льда, хотя частично он был прав, так как у берега лед взломало. 17 июля в середине дня неожиданно ударил крепкий нордвест, очень быстро перешедший в сильный шторм. Лед на бухте взломало и сбило к берегу косы. На море лед стоял пока неподвижно. Все население Роджерса собралось у большого склада и внимательно следило за тем, что делается на море. Совершенно неожиданно для нас от высокого берега у мыса Пролетарского по направлению к косе обозначилась резко черная тонкая линия. Мы не поняли сразу этого явления и несколько мгновений недоумевали. Но тут мы заметили, что эта линия становится шире, и все хором оголтело заорали: «Лед пошел, лед оторвало!»

Люди на материке вряд ли смогут понять наши ощущения в тот момент. Лед оторвало от берега, — значит, мы скоро будем на материке. Бешеный ветер взломает лед, угонит его от острова далеко, а по чистой воде и «Совет» легко дойдет. А что это значило для нас, просидевших три года за полярным кругом, почти полностью оторванных от материка, в течение двух лет имевших под боком буйного сумасшедшего! Событие было чрезвычайно радостным. Мы едва не поздравляли друг друга с «тронувшимся льдом».

Целые сутки бушевал ветер. Тончайшая вначале темная линия становилась все шире и шире. По прошествии первых нескольких десятков минут полоска воды настолько расширилась, что ветер начал баламутить воду, и у кромки льда вздымались фонтаны брызг и водяной пыли. К вечеру лед угнало далеко. Полынья расширилась до трех — четырех километров, и мы, ложась спать, думали: «встанем завтра, и море будет чистое до горизонта, а там уже недалеко останется до парохода». Но наши ожидания не сбылись. Утром лед был на том же месте, что и накануне вечером. Ветер продолжал свирепствовать. На море в полосе чистой воды ходили беляки, и море пожелтело от ила, поднятого волнами на поверхность.

К середине дня ветер спал, а к вечеру лед постепенно прижало обратно. Он закрыл полынью до самого берега. Это уже не был сплошной ледяной панцырь, а ледяные поля и битый лед, беспрестанно двигавшийся по воле течения и ветра. Но за полосой битого льда виднелся до самого горизонта тяжелый матерой полярный пак. Все же наше настроение немного поднялось. Казалось, что половина дела сделана и стоит еще ударить хорошему шторму, и неподвижный лед окончательно взломает и угонит прочь.

Почти ежедневно в сопровождении Павлова или Старцева я всходил на вершину одного из окружающих факторию холмов, в среднем на высоту 120 метров над уровнем моря, и в сильную зрительную трубу вглядывался в лед, пытаясь разгадать, что он готовит нам в будущем. Но каждый наш подъем гасил наши настроения и вселял с каждым днем все более безнадежные мысли.

На побережье от мыса Дежнева до устья реки Колымы 1932-й год был годом невиданного дотоле в этом районе оживления. По отрывочным сведениям, время от времени получаемым нами, мы знали, что из Владивостока движется целая флотилия различных судов, от крупных, в несколько тысяч тонн водоизмещения, до сравнительно небольших катеров, предводительствуемых нашим старым знакомцем — славным краснознаменцем «Литке».

Волей партии, под гениальным водительством Сталина, призывались к жизни на служение нашей великой социалистической родине заброшенные до того Колымские приполярные районы, бывшие в царской России самым гиблым местом ссылки борцов за освобождение народа. Теперь эти «отдаленные места» втягивались в орбиту социалистического строительства.

17 июля мы получили с парохода «Сучан» телеграмму за подписью заместителя начальника экспедиции Остальцева и капитана Хренова. Они приветствовали нас и сообщали о походе «Совета». С этого момента между островом и Колымской экспедицией установилась довольно частая телеграфная связь. Мы со своей стороны регулярно посылали им метеорологические и ледовые сведения, а они сообщали нам о делах и продвижении на запад.