Жорес Медведев - Никита Хрущев

Напряжение нарастало. 26 октября Кеннеди отдал приказ о подготовке к вторжению на Кубу. Узнав о гибели американского летчика, он приказал увеличить в несколько раз число самолетов, проносящихся над Кубой. Вечером 26 октября Кеннеди получил от Хрущева новое письмо, составленное в иных выражениях. Оно не появлялось в советских газетах. Письмо было продиктовано лично Хрущевым и даже не отредактировано. Советский премьер убедился теперь, что США не блефуют и что мир оказался на краю пропасти. Теперь и Хрущев просил Кеннеди проявить сдержанность, ибо «если разразится война, то остановить ее будет не в нашей власти. Я сам участвовал в двух войнах и знаю, что война кончается только после того, как прокатится по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушения».

Хрущев не отрицал теперь, что на Кубе имеются советские ракеты. Он утверждал, что американская блокада поэтому не имеет смысла, так как все оружие уже доставлено на Кубу. Но ракеты находятся под контролем советских офицеров и не будут использованы для нападения на США, но только для содействия обороны Кубы. «В этом отношении, – писал Хрущев, – вы можете быть спокойны. Мы находимся в здравом уме и прекрасно понимаем, что если мы нападем на вас, то вы ответите нам тем же. Но тогда это обернется и против нас, и я думаю, что вы это тоже понимаете. Из этого следует, что мы люди нормальные. Как же мы можем допустить, чтобы произошли те несуразные действия, которые вы нам приписываете? Только сумасшедшие могут так поступать или самоубийцы, желающие и сами погибнуть, и весь мир перед тем уничтожить». Однако из мемуаров самого Хрущева позднее стало известно, что позиция, которую он называл «сумасшедшей» и «самоубийственной», все же имела место, и тревога Кеннеди, следовательно, была небезосновательной. Хрущев вспоминал: «Мои товарищи по руководству и я поняли, что наш друг Фидель совершенно не представляет, для чего мы поставили ракеты. Мы поставили их не для того, чтобы совершить нападение на Соединенные Штаты, а для того, чтобы не допустить нападения Соединенных Штатов на Кубу. Позднее, когда я принимал Кастро в Советском Союзе, я сказал ему: “Ты хотел начать войну с Америкой. Если бы война началась, мы как-нибудь выжили бы, но Куба наверняка бы существовать перестала. Ее стерли бы в порошок. И все же ты предлагал нанести ядерный удар”. – “Нет, – ответил Кастро, – я не предлагал”. – “Фидель, – вмешался переводчик, – ты же сам мне об этом говорил”. – “Нет”, – отбивался Фидель. Мы проверили стенограммы. Переводчик сказал: “Смотри, вот здесь – слово «война», здесь – «взорвать»”. Фидель был смущен» [154] .

Хрущев предлагал Кеннеди снять блокаду и дать обязательство не вторгаться на Кубу. В этом случае СССР заберет или уничтожит доставленное на Кубу ракетное оружие. Хрущев писал: «Мы с вами не должны тянуть за концы каната, на котором вы завязали узел войны, потому что чем крепче мы оба будем тянуть, тем сильнее стянется узел, и придет время, когда узел будет так туго стянут, что даже тот, кто связал его, не в силах будет развязать, и придется разрубить… Давайте не только перестанем тянуть за концы каната, но примем меры к тому, чтобы узел развязать. Мы к этому готовы» [155] .

Это письмо было явным шагом к компромиссу. Правда, уже на следующее утро, еще не получив ответа от Кеннеди, Хрущев направил ему новое послание, в котором требовал, чтобы американцы убрали свои ракеты с турецкой территории. Он предлагал провести в течение 2–3 недель переговоры с США по всему комплексу возникших проблем. Это не устраивало Кеннеди, и он ответил только на полученное вечером 26 октября письмо, оставив без внимания следующее. Кеннеди заявлял о готовности США снять блокаду и о том, что США не будут нападать на Кубу, если из этой страны Советский Союз уберет наступательное оружие. Одновременно, используя более конфиденциальные каналы, Кеннеди заверил Хрущева, что США уберут свои ракеты из Турции, но позднее – после ликвидации кризисной ситуации. Но в любом случае Кеннеди требовал немедленного прекращения всех работ по установке ракет на Кубе и удаления с нее под наблюдением ООН всего наступательного оружия. В конфиденциальном порядке он давал понять Хрущеву, что даже при желании президент США не в состоянии слишком долго сдерживать более жесткую реакцию американских властей на действия СССР. Послание Кеннеди от 27 октября было опубликовано в советской печати, что являлось, в сущности, официальным признанием присутствия советских ракет на Кубе. Не без внутреннего сопротивления и, возможно, не без борьбы внутри руководства, но Хрущев принял предложение Кеннеди. У него оставалось мало времени и очень небольшой выбор – или военные действия, или уступка. И он решил уступить. В письме от 28 октября Хрущев заявлял: «Я отношусь с пониманием к вашей тревоге и тревоге народов США в связи с тем, что оружие, которое вы называете наступательным, действительно является грозным оружием. И мы понимаем, что это за оружие».

Хрущев писал далее, что коль скоро США заявляют, что не совершат нападения на Кубу, то и мотивы, побудившие СССР поставить Кубе новое оружие, отпадают. Налицо все необходимое для ликвидации конфликта. Поэтому Советское правительство отдало распоряжение о демонтаже, упаковке и возвращении в СССР всего этого оружия.

Это был решающий день и шаг в ликвидации Кубинского кризиса. Обмен посланиями между Кеннеди и Хрущевым происходил помимо Ф. Кастро, который получал информацию от посла СССР на Кубе А. И. Алексеева. Но Кастро не считал заверения американского президента достаточной гарантией. Он требовал прекращения полетов разведывательных самолетов США, снятия торгового эмбарго и ликвидации Гуантанамо – военно-морской базы США на территории Кубы. Разумеется, у ООН не было экспертов по ракетам. Чтобы не оставлять никаких сомнений в своем миролюбии, Хрущев разрешил американским специалистам осмотреть советские корабли.

В ночь на 28 октября Советское правительство без консультаций с Кастро решило принять условия Кеннеди, по которым в обмен на демонтаж и вывоз советских ракет американцы обязались не нападать на Кубу и удержать от подобных действий своих союзников. США также негласно согласились убрать свои ракеты с территории Турции и уменьшить военное присутствие на военной базе Гуантанамо.

«Последнее письмо Председателя Совета министров СССР Н. С. Хрущева, – вспоминает Алексеев, – было передано открытым текстом по Московскому радио. Позднее, во время визита Ф. Кастро в СССР в мае 1963 года, Хрущев рассказывал, что такая поспешность была вызвана полученными из США достоверными данными о принятом американским военным командованием решения начать 29 или 30 октября бомбардировку советских ракетных установок и кубинских военных объектов с последующим вторжением на остров. Хрущев сказал, что ночь на 28 октября все члены Президиума ЦК КПСС провели в Кремле, готовя последнее письмо американскому президенту. По его словам, текст послания начал передаваться по радио, когда его конец еще не был отредактирован. Поэтому, говорил Хрущев, у советского руководства не оставалось времени, чтобы согласовать свое решение с Гаваной: мир висел на волоске» [156] .