Леонид Власов - Маннергейм

Короткие прогулки завершались упорной работой над отчетом. Болезнь не отпускала Маннергейма, и он телеграммой попросил разрешения генерала Палицына прибыть в столицу не 1 октября 1908 года, а немного позже. Ответа на телеграмму не последовало.

Когда отчет был отредактирован и напечатан, его внимательно прочитал и одобрил посол Иван Коростовец, вернувшийся из Петербурга.

Во время обсуждения дня отъезда Маннергейма в Россию посол предложил ему, вместе с Арсеньевым, продолжить свою секретную миссию, теперь уже в Японии.

Одной из задач, которые были возложены на резидента и его помощника «шведского ученого», было выяснение военных возможностей порта Симоносеки, его подъездных путей, пакгаузов, мостов и кранов. Совместные работы в этом порту были недолгими. Затем Арсеньев уехал в Нагасаки, а Маннергейм в Киото, где должна была состояться их последняя встреча перед отъездом Густава во Владивосток.

Прибыв в Симоносеки, Арсеньев и Маннергейм остановились в маленькой невзрачной гостинице, где их регистрация не требовалась. Проинструктировав Густава, как надо оценивать портовые объекты, и предупредив о необходимости быть особо осторожным, ибо японцы хитрее и умнее китайцев, Арсеньев уехал в Нагасаки.

Потратив день на «знакомство» с портом и его сооружениями, Маннергейм в японском фривольном журнале специальными чернилами подробно описал все, что представляло интерес для русской разведки. В последний день, перед отъездом в Киото, когда он почувствовал на себе пристальное внимание коренастых, дымящих папиросами, одних и тех же похожих на черных такс субъектов, он быстро стал любопытным туристом, которого очень интересовали жизнь и быт японцев.

Маннергейм с интересом наблюдал хитроватых фокусников и быстрых, юрких уличных парикмахеров. Удивлялся мальчишкам-газетчикам, которые ловко бросали в толпу свои газеты, получая 2 сэна.

Чувствуя, что наблюдение за ним не прекращается, Густав в целях конспирации покупает два билета на поезда, идущие от Симоносеки в разных направлениях и в разное время. Он на виду у всех сел в поезд, идущий в Ивакуни, и когда тот стал набирать скорость, выпрыгнул из вагона и незаметно перебрался в поезд, идущий через Ямагути в Киото.

Приехав в Киото, Маннергейм на местном базаре встретился в условленные часы с Арсеньевым, передал ему японский журнал со своими записями и получил билет на пароход до Владивостока на 23 сентября.

Попрощавшись с Арсеньевым, Маннергейм отправился в храм «Тысяча циновок», чтобы пройтись по его «поющим полам», но почувствовал: «черные таксы» опять следят за ним, но делают это очень осторожно. Видимо, Арсеньев привел их на «хвосте». Надо срочно уезжать — решил Густав.

Быстрые сборы и — в путь к порту Ниагата. Вот, наконец, порт и желанная палуба парохода «Симбирск», стоящего на рейде. Вечером вышли в море. Скоро берега Японии скрылись в туманной дали и только огоньки на лодках японских рыбаков напоминали о Стране восходящего солнца.

Во Владивостоке военный комендант станции, получив документы Маннергейма, несмотря на переполненные поезда, идущие в Центральную Россию, вручил ему билет первого класса до Москвы. Движение поездов по Транссибирской магистрали уже было налажено, и можно было спокойно ехать без пересадок. Условия поездки были приличные, с хорошим вагоном-рестораном.

В 10 часов утра поезд двинулся на запад. За окном прекрасная картина Амурского залива — дачные места Владивостока. Вечером станция Пограничная. Станцию Харбин барон не узнал. Он помнил ее по толпам солдат, штурмующих вагоны. Теперь же были чистые платформы, элегантная реклама, прекрасно отремонтированный вокзал и хорошо одетая публика.

На станции Верхнеудинск в вагоне появился жандарм и попросил господ пассажиров внимательно следить за своими вещами, особенно проезжая по Кругобайкальской железной дороге. «Там жулики сильно балуют. Все на глазах тащат, да так ловко — просто страсть. Никого не пускайте в свой вагон, не надейтесь на проводника, мы ему тоже не очень доверяем».

На новой магистрали встреча с «сибирскими жуликами» не состоялась, и пассажиры долго любовались чудесным Байкалом и его скалистыми, извилистыми берегами.

Дальнейший долгий путь Густава до столицы прошел без особых приключений, но постоянно напоминала о себе «азиатская награда», целый клубок болезней — от радикулита до острого ревматизма.

Приехав в Петербург, полковник Маннергейм, как вспоминали его друзья, около недели приходил в себя, посещая врачей, и часами сидел на скамейке в Летнем саду, как бы впитывая в себя ароматы города, который любил. Часто обедал на Фонтанке у Менгденов, в доме, где сейчас ресторан «Демидов». Вечерами Густав совершал длинные прогулки по набережной Невы, хотя боли в спине постоянно давали о себе знать.

Наконец, получив на Невском проспекте, 46, от Карла Улофа Норденстрёма парадную форму 52-го Нежинского драгунского полка, Густав явился в Генеральный штаб на Дворцовой площади. Встреча с начальником Главного управления Генштаба генералом от инфантерии Ф. Ф. Палицыным и начальником 2-го Азиатского отдела генерал-майором Васильевым была торжественной. Материалы отчета Маннергейма давно пришли из Пекина и имели хорошие рецензии. Похвалы буквально сыпались со всех сторон.

Генерал Палицын попросил Маннергейма 21 октября 1908 года в малом зале Генштаба кратко рассказать группе генералов и старших офицеров о своей экспедиции.

Наступил назначенный день, который поразил Густава особой строгостью проверки всех присутствующих. Пришли все офицеры Азиатского и Туркестанского отделов. Появились генералы Бильдерлинг и Васильев, затем генерал Роборовский и полковники Козлов и Ласточкин.

Все офицеры встали, когда в зал вошли генерал от инфантерии Ф. Ф. Палицын и член Государственного совета сенатор П. П. Семенов-Тян-Шанский. Когда охрана плотно закрыла двери, генерал Палицын предложил полковнику Густаву Карловичу Маннергейму начать выступление, которое продолжалось два с половиной часа. Основная масса вопросов, задаваемых Маннергейму, касалась тактических и военно-стратегических тем, правда, были и практические, как у полковника Петра Кузьмича Козлова, человека, заслужившего всемирную славу своими экспедициями в Центральную Азию: «Как проходил, Густав Карлович, ваш поход на лошадях?»

Маннергейм начал свой рассказ с того, что в составе его каравана было 12–13 верховых и вьючных лошадей, покупка которых была не всегда удачной, попадались старые и неважные. Горные перевалы и ледники были для них настоящей бедой. Многие лошади проваливались в глубокий снег, иногда целиком, другие попадали в трещины и ломали себе ноги. «Больше всего я потерял лошадей на ледниках и при переходе пустыни Гоби, в основном из-за кормов. Хотя у меня были невзыскательные горные лошади, но даже они с трудом находили подножный корм и быстро слабели. Я был очень восхищен, как знаток хороших лошадей, которых у меня было много в Петербурге, киргизской породой, которую ценят китайцы. У них отличные ноги, сильнейшие почки и крестец. Правда, без ковки копыт пятки у них отбивались настолько, что они, например, с трудом двигались по „каменистому морю“ в окрестностях Ляньчжоу.