Сьюзен Зонтаг - В Америке

Она гуляла отчасти для того, чтобы изнурить себя, — и не нуждалась в компании. Богдан помогал ей одеться, нежно обувал и смотрел вслед, пока она не исчезала на юго-востоке. От деревни до более высокого луга, ведущего к горе Гевонт, было около семи километров. Перейдя луг, она попадала в лес, брела по тропинке и, запыхавшись, выходила на еще более возвышенное плато, поросшее травой, карликовым кустарником и альпийскими цветами. Легкомысленно отдавая дань Адриенне Лекуврер, умершей из-за отравленных цветов, она собирала букетик эдельвейсов, целовала цветы без запаха и подставляла лицо солнцу. Она была бы не прочь совершить восхождение на гребень Гевонта, куда уже взбиралась в прежние годы вместе с Богданом, друзьями и деревенским проводником. Но боялась мрачных фантазий, роящихся в голове, и не решалась сделать это в одиночку. Даже пробраться в предгорье по лоскуткам тающего снега и немного подняться вверх по склону она отважилась бы лишь в сопровождении Богдана — и только Богдана.

Богдан шагал быстрее, Марына не возражала и шла позади. Так она могла чувствовать себя одновременно защищенной и одинокой. Но порой подзывала мужа — если замечала какую-нибудь деталь, которую он мог пропустить. Ворону на ветке. Силуэт хижины. Крест на холме. Стайку серн или каменного козла на ближнем утесе. Орла, ринувшегося вниз на какого-то незадачливого сурка.

— Постой, — вскрикивала она, — ты видел?

Или:

— Я хочу тебе что-то показать.

— Что?

— Вон там, наверху.

Он смотрел, куда показывала ее рука.

— Отсюда. Иди сюда.

Он шел к ней и на полпути смотрел снова.

— Нет, именно здесь.

Она брала его за руку и вела туда, где сама остановилась полюбоваться видом, чтобы он мог поставить свою ногу именно… туда. Потом, стоя рядом, они видели одно и то же, и он на мгновение задумчиво замирал, показывая, что он действительно это увидел.

«Какая же я тиранка! — думала порой Марына. — Но он, кажется, не возражает. Он такой добрый, такой терпеливый — идеальный муж». То была истинная свобода, истинное удовольствие от брака, верно? Когда ты могла попросить кого-то, законно потребовать от кого-то, чтобы он увидел то же, что и ты. В точности то же, что и ты.

Из письма, которое Марына передала одному из горцев, отправляющихся на рынок в Краков, чтобы он отослал его сразу же по прибытии:

«Рышард, чем ты занимаешься, о чем думаешь, какие планы строишь? Учитывая, какого ты высокого мнения о себе, мне, наверное, не следовало бы сообщать, что мы все здесь по тебе скучаем. Впрочем, не зазнавайся! Возможно, все дело в том, что мы остались без наших любимых занятий. Вначале целых два дня шел снег — да-да, снег в мае! А теперь вот уже третий день идет холодный дождь, поэтому Богдан, я и наши друзья обречены на домоседство. Я вспомнила, что значит быть ребенком в большой семье, где тебе не разрешают выходить на улицу. Сидя взаперти, мы исчерпали все темы для разговоров, включая самые интересные, как, например, рассказ Богдана о колонии в одном из штатов Новой Англии под названием Брук-Фарм. „Ну, так развлеките же себя!“ — скажешь ты. А чем, по-твоему, мы занимались? Я придумала шарады для тех, кто хотел поупражняться в актерском мастерстве (с моей стороны нечестно было бы в этом участвовать); Богдан выиграл у Якуба и Юлиана в шахматы; мы сочинили кучу веселых и грустных песенок (Тадеуш учится играть на гуслях — струнном музыкальном инструменте, который мы слышали на пастушьих стоянках); мы читали друг другу Мицкевича и проштудировали от начала до конца „Как вам это понравится“ и „Двенадцатую ночь“. И что же? Дождь так и не прекратился!

Догадайся, чем мы сегодня занимались. Нам пришлось развлекать себя стрельбой по мухам. Я не шучу! Утром я нашла среди игрушек Петра два крошечных лука, Юлиан сделал из спичек стрелы с иголками на конце, и мы по очереди целились в сонных мух, украшающих деревянные стены нашей комнаты, и аплодировали самим себе, когда жертвы одна за другой падали к нашим ногам. Представь себе Джульетту или Марию Стюарт за подобным занятием!

Только не подумай, что я приглашаю тебя присоединиться к нам только потому, что мне скучно. Мы наверняка останемся здесь, по крайней мере, еще на две недели, за это время погода улучшится и многое можно будет обсудить. И поскольку Юлиан, по-моему, проникся нашими идеями и жаждет их осуществления, мне кажется, что ты должен быть здесь, чтобы обговорить некоторые детали нового плана, в котором ты будешь играть ведущую роль. Ты сможешь также заверить Ванду, которая очень волнуется насчет предстоящей разлуки с мужем, что проследишь, как бы он не навлек на себя излишних опасностей, хотя, зная вас обоих, я думаю, что все произойдет ровным счетом наоборот! Так что считай себя приглашенным, если (да, есть одно „если“) дашь мне слово по одному весьма деликатному делу. „Чего бы ни захотела от меня милая Марына, я охотно все выполню“, — подумаешь ты. Знаю, какое у тебя отзывчивое сердце. Но я также знаю кое-что другое. Ты простишь меня за откровенность? Обещай, что с местными девушками будешь вести себя как джентльмен. Да, Рышард, мне известны твои дурные привычки. Но умоляю, только не в Закопане! Ты — мой гость. Я еще могу вернуться сюда и несу ответственность перед этими людьми. Договорились, друг мой? Да? Тогда приезжай, дорогой мой Рышард».

Письмо Марыны задело Рышарда за живое, и он, полный решимости сделать все, о чем она его просила, на следующий же день выехал из Варшавы. Прибыв в Краков, зашел к Хенрику и попросил помочь добраться до деревни. Хенрик не только отправился вместе с ним на рынок, чтобы найти подходящего кучера, но, поддавшись мгновенному порыву, решил, что должен поехать с ним. Состояние здоровья Стефана не может серьезно ухудшиться, если доктор отлучится на каких-нибудь десять дней. И коль скоро был приглашен Рышард, к тому же самой Марыной, то как он мог остаться в стороне?

Рышард снял комнату в избе деревенского барда, во-первых, для того, чтобы продолжить начатую прошлым летом работу — собирание стариковских сказок, — а во-вторых, чтобы укрыться от неусыпного ока Марыны, если, несмотря на все его благие намерения, он все же не устоит перед немытыми прелестями какой-нибудь деревенской девчушки.

— Эх, коммуна! — воскликнул Хенрик, когда Богдан предложил ему тюфяк в мужской спальне. — Прошу вас, не обижайтесь, но я остановлюсь у Чарняка.

— В гостинице? — переспросил Богдан. — Вы шутите! Надеюсь, вы положили в свою медицинскую сумку дезинфицирующее средство для тюфяка, который вам там дадут?

За исключением тех случаев, когда его вызывали по какому-нибудь неотложному делу (трудные роды, перелом ноги или разрыв аппендикса), Хенрик почти все время находился в избе, помогал Марыне и развлекал Петра. Мальчик показался смышленым, и он решил преподать ему новое эволюционное учение.