Виктор Фрадкин - Дело Кольцова

Все-таки выпуск книг идет крайне и крайне туго. Обидно то, что самые рукописи уже есть, но сдача их в набор немилосердно задерживается.

Убедительно прошу Вас, Михаил Николаевич, разрешить сдать в набор уже отредактированные рукописи: «Ранние буржуазные революции», «Феодализм в Западной Европе» и «История техники». В ближайшие дни авторы сдают еще три рукописи: коллективную работу «Архаическое общество», «Соединенные штаты в 19 веке» и «Мировая война». Просьба ускорить процесс редактирования этих рукописей и разрешить тов. Мебелю сдачу их в текущем месяце. Только тогда мы кое-как начнем вылезать.

Удручающее положение у нас и в «Борьбе классов». Второй номер застрял поперек горла и лежал лишние две недели в производстве — из-за того только, что не хватало передовой. Если Вы, Михаил Николаевич, не вдохнете в редакцию настоящих темпов — журнал автоматически превратится из месячного в двухмесячный.

Отдыхайте, дорогой Михаил Николаевич, поправляйтесь и не сердитесь на Вашего стремительного и надоедливого друга.

Крепко жму руку.

Ваш М. Кольцов

…В показаниях Кольцова по ЖУРГАЗу, в состав якобы созданной им антисоветской группы (сколько же он этих групп создал?) входили сотрудники — Абольников, Чернявский, Левин, Прокофьева, Зозуля, Биневич, Гуревич, Рябинин, Кармен, Петров. Биневич был арестован, естественно, как «враг народа», летом 1938 года. Он провел несколько лет в лагерях и, как ни странно, был освобожден. Прокофьева Софья Евсеевна была арестована в 1937 году (как жена «врага народа»). Осуждена она была в начале 1938 года и этапирована в лагерь. Однако в марте 1939 года ее доставляют в Москву и допрашивают о «преступной» деятельности Кольцова. Вот протокол этого допроса:

Вопрос: Следствию известно о ваших близких в прошлом отношениях с Кольцовым М. Е. Остановитесь на этом подробнее.

Ответ:Кольцова я знаю с 1919 года. Мы вместе работали во фронтовой газете «Красная Армия», издававшейся политуправлением 12 армии. После окончания гражданской войны мы время от времени встречались в Москве. На протяжении последних десяти лет с 1927–1937 работала заместителем Кольцова по ЖУРГАЗУ.

Вопрос:Что вам известно о контрреволюционной деятельности Кольцова в первые годы после Октябрьской революции?

Ответ:Ничего. Я не знаю никаких антисоветских выступлений Кольцова. Фактами антисоветской деятельности не располагаю.

…И это весь допрос. Никаких вопросов об антисоветской группе в ЖУРГАЗЕ. Думается, что ЖУРГАЗ и «антисоветская группа», затаившаяся в нем, уже мало интересовали следствие. У НКВД уже были другие, более интересные для него цели.

Софья Евсеевна Прокофьева провела в сталинских застенках, лагерях и ссылке 18 лет. Она вернулась в Москву в 1955 году.

В сборнике «Михаил Кольцов, каким он был» она опубликовала теплые воспоминания о своем друге. Вот небольшой отрывок из них:

«…Последние встречи мои с Кольцовым были в апреле — мае 1937 года. Арест мужа и близких товарищей, в честность которых я безоговорочно верила, неожиданная пустота вокруг…

Кольцов был единственным, кто навещал меня. Мы подолгу разговаривали с ним. Он рассказывал много интересного об Испании, откуда только что приехал. На квартирах в учрежденских домах и в Доме правительства, где жил Кольцов, висели сургучные печати — символ трагической судьбы их обитателей.

Кольцов знал очень многих из репрессированных товарищей и уважал их. Он не мог верить этим страшным формулировкам — „враг народа“ и „изменник Родины“. Он ничего не понимал, как и все мы…

Весной 1937 года у Михаила было большое душевное смятение и тревога, не за себя — он был в апогее доверия и популярности. После похорон Ильи Ильфа Кольцов обронил такую фразу: „Ему уже спокойнее, чем нам“.

Больше я с Кольцовым не встретилась. Весть о его трагической участи принесли мне в 1941 году в далекий сибирский лагерь товарищи из московского этапа, и сердце мое наполнилось горечью и негодованием против дикого и бессмысленного уничтожения этого честного, мужественного, яркого, талантливого человека…»

Масштаб издательства ЖУРГАЗа требовал, естественно, привлечения к работе квалифицированных, опытных, талантливых журналистов и литераторов. Они охотно откликались на предложения Кольцова работать в той или иной жургазовской редакции, причем ни они, ни сам Кольцов не могли в самом кошмарном сне представить себе, что в не столь отдаленном будущем все они окажутся шпионами, вредителями и «врагами народа». А это время неумолимо приближалось. И вот оно перед нами в виде «Дела» Кольцова…

Остается добавить, что из редакций ЖУРГАЗа больше никто арестован не был. А сам ЖУРГАЗ, великолепно налаженное, выпускавшее в свет разнообразные издания, пользовавшиеся большой популярностью у читателей, издательство, был незадолго до ареста Кольцова бессмысленно ликвидирован.

Рассказывая о ЖУРГАЗе, нельзя не упомянуть об участии в его работе Алексея Максимовича Горького. О том, как Кольцов привлек к этой деятельности маститого писателя, свидетельствует их переписка.

А. М. Горький — М. Е. Кольцову

(Сорренто, 8 декабря 1931 г.)

Дорогой Михаил Ефимович, за два месяца у меня скопилось порядочное количество вырезок из эмигрантских газет. Собирал их для статьи, но вижу, что у меня для этой статьи нет времени. Долго держать материал этот не годится — прокиснет, выбросить — жалко: хороший материал! Решил послать его Вам, м. б., Ваше острое перо обработает этот глубоко поучительный хлам? Очень хотелось бы этого. Изредка не мешает показывать нашему читателю лицо эмиграции, — гнусное, жалкое лицо, как видите и знаете.

Обещал Вам написать о редакторах, но все не могу еще выбрать времени для этого.

Изумительно безграмотно ленинградская «Международная книга» печатает свои каталоги! Пример: Фурье, Август Бебель — каково? Фурье написал книгу о Бебеле. Вот уж действительно «посмертное» сочинение. Иногда мне кажется, что у нас нарочно хулиганят эдак-mo. Крепко жму руку.

А. Пешков

Что происходит между Ионовым и Виноградовым? Я очень заинтересован, чтоб Виноградову зря не мешали работать, человек он неврастенический и всякие «потрясения» отражаются на работе его немедленно. А работник он — весьма ценный и очень «знающий». Вы его поберегите от излишних трений.

На 33-й г. мы с ним — т. е. Вы и я — затеем «Историю женщины». Покамест — помалкивайте об этом.

А. П.

М. Е. Кольцов — А. М. Горькому

Москва. 25 декабря 1931 г.