Виктор Фрадкин - Дело Кольцова

Москва 11 февраля 1929 г.

Тов. А. В. ЛУНАЧАРСКОМУ

Уважаемый товарищ!

В дополнение к устным и письменным переговорам, направляю Вам копию своего письма в Главлит. При вручении этого письма зав. русским отделом Главлита тов. Стукову, он проявил в отношении журнала и ответственного секретаря редакции тов. Левина (члена партии) исключительное высокомерие и грубость. Тов. Стуков назвал журнал «пошлятиной», «контр-революцией» и заявил, что «на завтрашнем заседании коллегии (Главлита?) будет поставлен вопрос о… закрытии „Чудака“». В сущности говоря, предложение о закрытии является вполне логичным при существующей среди работников Главлита «установке» на советскую сатирическую печать. Особенно придает энергии т. Стукову возмущение по поводу того, что мы «посмели» жаловаться Наркому. В порыве священного гнева он заявил тов. Левину, что «впредь не будет принимать никаких указаний от Луначарского».

Мы просим Вашего энергичного вмешательства в создавшуюся анекдотическую обстановку и надеемся, что вопрос будет улажен в пределах Наркомпроса, без обращения к инстанциям.

С коммунистическим приветом Мих. Кольцов

Кольцов, однако, глубоко ошибался — не он обратился к «инстанции», а сама «инстанция» проявила «внимание» к журналу. Поводом послужило следующее. В каждом номере «Чудака» в рубрике «Семейный альбом» печаталась подборка фотографий с острыми, подчас озорными сатирическими текстами. Но, в сентябре 1929 года произошла крупная неприятность с 36-м номером, в котором в этой рубрике появилась серия из пяти фотопортретов под общим названием — «Ленинградская карусель».

Это было наглядное изображение круговой поруки пяти ответственных работников Ленинграда, естественно, членов партии. По поручению Кольцова достали фотографии этих пяти чиновников. Фото разместили на одной странице соответственно по старшинству занимаемых должностей. В тексте, напечатанном под фотографиями, сообщалось, что вопрос, который должен был решить первый из этих деятелей, он переправил для решения вышестоящему, а тот — в еще более высокую инстанцию. И так до пятого — самого высокостоящего, который… немедленно вернул вопрос тому, с которого все это началось. Так замкнулся «заколдованный» круг бюрократической волокиты — самая настоящая «карусель». Этот материал привел в ярость партийных вельмож. Надо сказать, что информацию о безобразиях ленинградских чиновниках еще до «Чудака» опубликовали многие газеты, включая «Правду». Но когда об этом написал «Чудак», заговорили о подрыве партийного авторитета, о публикации антисоветских материалов.

Вскоре, 20 сентября, решением ЦК Кольцов схлопотал «строгий выговор с предупреждением» и был отстранен от редактирования журнала. «Крамольный» 36-й номер был конфискован и уничтожен.

Как раз в это время Кольцов находился в качестве корреспондента «Правды» на больших военных маневрах в Белоруссии, где присутствовал и член Политбюро, Наркомвоенмор Ворошилов. Кольцов обратился к нему в полушутливой форме:

— Вот, Климент Ефремович. Здесь, на маневрах, бьют противника условно, а меня в Москве бьют безусловно.

— Как так, — улыбнувшись, спросил Ворошилов, — как это понять?

Кольцов подробно изложил всю историю с «Ленинградской каруселью» и с возникшими в этой связи неприятностями. К удивлению, Ворошилов отреагировал весьма резко, возмущаясь безобразными нравами героев «карусели». Но при этом сказал:

— Михаил Ефимович, правильно вы в «Чудаке» высекли этих чинуш. Они это заслужили. Но… Скажу вам откровенно. Надо было в другой форме — не давать повода для антипартийных обобщений. Вам надо покаяться. Напишите официальное заявление в ЦК и пришлите на мое имя. А насчет строгого выговора я посмотрю, что можно сделать.

Вернувшись в Москву, Кольцов «покаялся» — он написал следующее письмо.

По моей вине журналом «ЧУДАК» допущена грубая политическая ошибка, вполне правильно расцененная постановлением ЦК от 20 сентября. Я целиком соглашаюсь с тем, что и расположение и смысл материала, помещенного в № 36 журнала, действительно были чужды духу партийно-советской печати и действительно могли дать пищу для обобщений враждебных нам элементов.

Я, однако, должен со всей искренностью уверить ЦК, что в данном случае с моей стороны имела место действительно только ошибка, только промах, правда, грубый и недопустимый. Не было и тени намерения злоупотребить оружием критики, направить его во вред партии и советской власти. Мне кажется, нельзя допустить такое предположение, зная мою предыдущую работу.

Причиной утери мною чувства меры в отражении ленинградских непорядков был введший меня в заблуждение исключительно резкий тон в те дни партийного отдела «Правды» и неистовая, бешеная кампания ленинградской прессы, а также сведения о том, что инструктор АППО [8] Отдел агитации и политической пропаганды. ЦК приехал в Ленинград специально для того, чтобы еще «подогреть» и без того горячее наступление местной печати. Под гипнозом этой общей горячки я и допустил появление злосчастной странички в «ЧУДАКЕ». Исправить ошибку позднее я уже не мог, так как, по техническим причинам журнал печатается за 16 дней вперед. Результат получился самый худший.

Еще раз признавая правильность постановления ЦК в части наложенного на меня взыскания (выговор со строгим предупреждением), я считал бы только, что оставление мною «ЧУДАКА» прервет большую, и в общем, за вычетом данного случая, успешную работу по созданию нового типа литературно-сатирического журнала с новыми, советскими кадрами. Работу эту, в которую я вложил уйму сил и энергии, жаль прерывать. Жаль, конечно, не со стороны моих интересов — а потому, что связанная со мной и ныне растерявшаяся группа молодых сотрудников ЧУДАКА могла бы совместно со мной не только загладить ошибку журнала, но и в дальнейшем еще принести партии ощутимую пользу.

Москва. 25 сентября 1929 г.

Мих. Кольцов

На этом письме есть резолюция Ворошилова: «Следовало бы вернуть К. в Чудак. Переговорить с т. Кагановичем».

Видимо, не без усилий Ворошилова с Кольцова сняли «строгий выговор с предупреждением» и действительно вернули его в «Чудак». Как свидетельствуют люди, работавшие в редакции, журнал стал «уже не тем» — он утратил какую-то искорку. А вскоре «Чудак» решением ЦК был ликвидирован и слит с «Крокодилом». Видимо, в ЦК считали, что два сатирических журнала слишком много, тем более сатира — вещь острая, иногда ее можно понять двояко.

Именно этими обстоятельствами можно объяснить то, что Кольцов жалуется на свое плохое настроение в письме к Горькому.