Вениамин Богуславский - Этьенн Бонно де Кондильяк

Следует также иметь в виду, что в силу бесконечной сложности любого объекта связь, главная на одном уровне этого объекта, не является главной на другом, более глубоком его уровне и процесс познания представляет собой следующие друг за другом переходы от сущности первого порядка к сущности второго, третьего и т. д. порядков. Ни на одном из этапов этого процесса наше знание не является исчерпывающим. Ни на одном из этапов мы не познаем «самую первую сущность».

Кондильяк очень близок к такому пониманию проблемы, когда пишет, что нам вполне доступно познание свойства вещи, которое есть причина всех других свойств и которое можно рассматривать как сущность по отношению к другим качествам. Но эту сущность философ называет «вторичной», потому что даже тогда, когда она станет нам известна, «некоторых отношений мы не сможем указать и среди них будут даже такие, которых мы не сможем открыть» (16, 3 , 24). Кондильяк видит «вторичность» этой доступной нам сущности, по-видимому, и в том, что она не дает исчерпывающего знания о вещи, и в том, что сама она может корениться в более глубокой сущности; химики, пишет он, не правы, полагая, что им удалось узнать первые элементы вещей, ведь вовсе не доказано, что сами эти элементы не представляют собой сложных образований (см. 16, 2 , 157). Самой «первой сущности», зная которую «мы можем с точностью доказать все отношения», другими словами, сущности, постижение которой даст исчерпывающее знание о вещи, нам достичь невозможно.

Провал предсказаний скептиков, утверждавших принципиальную непознаваемость того, что позднее было успешно познано, считает Кондильяк, дает все основания считать, что и в дальнейшем науке удастся успешно разрешить познавательные проблемы, представляющиеся ныне неразрешимыми, и проникнуть в области, которые теперь кажутся недоступными. Философ не сомневается в том, что различные стороны объектов и присущие им связи доступны нашему познанию, что знания о тех и о других могут безгранично расширяться и углубляться. Но, исходя из представления, что между явлением и сущностью, между тем, как мы видим вещь, и тем, какова она сама по себе, непроходимая пропасть, что эти противоположности не могут содержаться в одном и том же объекте, он заключает, что и наше знание не может содержать в себе обе эти противоположности. Раз то, что мы знаем, — это вещи, как они выступают перед нами, значит, здесь нет знания действительной природы вещей; раз то, что нам известно, — это знание явлений, значит, у нас нет знания сущности. Правда, этого метафизического взгляда на познание Кондильяк придерживается весьма непоследовательно.

Сомнения в том, что наши знания содержат информацию относительно объективной природы вещей, продиктованы Кондильяку также следующими соображениями. Уже в первом своем труде Кондильяк, исходя, как и Локк, из того, что в реальной действительности существует лишь единичное, отдельное, писал, что роды и виды, в которые мы объединяем вещи, — это классы, создаваемые нами для нашего удобства: «Невозможно было придумать названия для каждого отдельного предмета; стало быть, с давних пор необходимо было иметь общие термины» (16, 1 , 237). Идеям индивидов, имеющимся в нашем уме, соответствуют реально существующие вещи, а общим идеям видов и родов ничего вне нашего сознания не соответствует. «Ограниченность нашего ума — вот что делает общие идеи столь необходимыми» (там же, 161). Они представляют собой лишь слова, наименования придуманных нами, но фактически вовсе не существующих классов.

В «Трактате об ощущениях» говорится, что «в основе деления вещей на различные виды лежит несовершенство нашего способа видеть. Следовательно, оно не коренится в природе вещей…» (16, 2, 353). Числовые понятия, говорится в «Языке исчислений», представляют собой лишь слова, имена созданных нами, но вовсе не существующих в действительности классов: «…на том же основании, что в мире нет ничего, что было бы родом или видом, нет и ничего, что было бы двумя , тремя, четырьмя , одним словом, числом… числа существуют лишь в названиях, которые мы создали для нашего употребления» (16, 3 , 295). Мир реально существующих вещей, читаем мы в «Логике», состоит только из индивидов. Поэтому первые идеи, возникающие у нас под воздействием вещей на наши органы чувств, — идеи индивидуальных предметов. Называть особым словом каждый предмет для памяти утомительно, идеи в нашем уме перемешиваются. Чтобы избежать этого, мы, столкнувшись с новым предметом, называем его тем же словом, каким первоначально назвали индивид, чем-то на него похожий, а распространяя это имя на другие сходные индивиды, мы тем самым создаем классы, роды и виды. Но «общие названия, собственно, не являются названиями какой-нибудь существующей вещи; они выражают только намерения ума…» (там же, 202–203). В идеях индивидов (Петра, Павла и других) мы выделяем ту часть этих идей, которая встречается в каждой из них (человек). Обособляя эту часть индивидуальных идей, мы даем ей особое имя («человек вообще»). Это имя и есть общая или абстрактная (т. е. обособленная) идея. Идея индивида есть знание о существующем вне ума индивидуальном предмете. Общая же, или абстрактная, идея не есть знание об объективной реальности, потому что вне нашего ума, в самой действительности части индивидов вовсе не существуют вне этих индивидов, отдельно от них.

Между тем в работах Кондильяка обстоятельно и убедительно показывается, что, не обладая абстрактными общими идеями, мы не знали бы родов и видов, а без них мы вообще «не могли бы ни о чем рассуждать» (там же, 244). Тезис, гласящий, что общие понятия созданы лишь для нашего удобства и вовсе не сообщают нам о природе вещей самих по себе, тем самым распространяется на все или почти все наши знания. Получается, что философ отказывает нашему познанию в способности давать нам знания об объективной реальности. Всюду, где Кондильяк выступает как номиналист, на его высказываниях лежит печать агностицизма.

Но номиналистические идеи философа в его работах уживаются с признанием того, что «роды и виды — лишь способ классифицировать вещи соответственно отношениям, в которых они находятся к нам или друг к другу» (подчеркнуто мной. — В. Б.) (там же, 245); что знание, соответствующее реальной действительности, можно получить, лишь пользуясь аналогией, потому что в объективном мире нет вещи, которая не была бы сходна со многими другими вещами (см. там же, 272), иными словами — с признанием того, что в самих вещах наличествует то самое общее, объективное существование которого отрицается номиналистами.

Конечно, не высказывания о непостижимости вещей, о том, что их сущность скрыта от нас, обеспечили Кондильяку выдающееся место в том идейном течении, благодаря которому XVIII в. вошел в историю как век Просвещения. Ведь просветители придавали огромное значение разработке методов исследования, позволяющих успешно познавать природу и общественную жизнь, и считали, что, если убрать с пути науки преграды, препятствующие ее развитию, она достигнет величайших успехов; что успехи научного знания, его распространение и широкое применение разрешают все социально-политические и моральные проблемы, стоящие перед человечеством.