Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

В газете «Новое время» (1901, № 9256, 9 декабря) была опубликована статья В. Розанова «Религиозно-философские собрания», в которой сообщалось, что созданные в Петербурге Религиозно-философские собрания (1901–1904) имеют «задачею своей обсуждение вопросов веры на почве совершенной и твердо оговоренной терпимости и в широком философском освещении… Распорядительная власть принадлежит: Сергию, епископу Ямбургскому, и ректору С.-Петербургской духовной академии, Д. С. Мережковскому, В. С. Миролюбову, В. А. Тернавцеву и пишущему эти строки». Первое собрание состоялось 29 ноября 1901 года, на котором выступил В. А. Тернавцев с докладом: «Об отношении интеллигенции к церкви».

Целью этого реакционного общества было укрепление авторитета церковного христианства среди интеллигенции.

Экземпляр этой подаренной Вере Дмитриевне Бочечкаревой книги с автографом А. И. Куприна купил в 20-х годах у букиниста за пять рублей М. И. Чувалов со ст. Ухтомская, Московской области (прим. М. Куприной-Иорданской).

А. П. Чехов писал Куприну: «Дорогой Александр Иванович, сим извещаю Вас, что Вашу повесть „В цирке“ читал Л. Н. Толстой и что она ему очень понравилась» (А. П. Чехов, Полн. собр. соч., т. XIX, стр. 229).

Рассказ Куприна «Лидочка (Рассказ бывалого человека)» впервые был напечатан в журнале «Русское богатство», 1894, № 12. В свое первое собрание сочинений этот рассказ Куприн включил под названием «К славе».

Воспоминания Ф. Д. Батюшкова хранятся в ИРЛИ.

«Врет, как зеленая лошадь» — любимое выражение Куприна. 6 марта 1910 года. Куприн писал Ф. Д. Батюшкову: «Репортеры врут, как зеленые лошади» (ИРЛИ). «Куприн любил и такое изречение: „Месть — это блюдо, которое надо подавать холодным“» (прим. М. Куприной-Иорданской).

Верещака — персонаж рассказа «В казарме», который вошел в текст «Поединка» (глава 11), где ефрейтор Верещака стал называться Сероштаном.

Е. А. Макулова участвовала в революционном движении 60-х годов, была членом «Знаменской коммуны», нелегального «Рублевого общества», распространявшего грамотность в народе. Состояла под негласным надзором III Отделения в 60-е и 70-е годы.

В 1893 году Куприн приехал в Петербург сдавать экзамены в Академию Генерального штаба и на одном из «четвергов» «Русского богатства» познакомился с Н. К. Михайловским и А. И. Иванчиным-Писаревым. В то время молодому, еще малоизвестному писателю проникнуть на страницы петербургского толстого журнала было очень нелегко. Поэтому не случайно именно Е. А. Макулова, знавшая А. И. Иванчина-Писарева по нелегальной работе, доставила в редакцию «Русского богатства» повесть Куприна «Впотьмах». И, конечно, по ее просьбе эта повесть летом 1893 года была напечатана в «Русском богатстве» (прим. М. Куприной-Иорданской).

В 1893 году Куприн писал А. И. Иванчину-Писареву из Волочиска Каменец-Подольской губернии, где стоял его полк: «Милостивый государь, в июньском и июльском н.н. „Русского богатства“ напечатана моя повесть „Впотьмах“, доставленная в редакцию Е. А. Макуловой. Соблаговолите прислать эти две книжки „Русского богатства“, а равно и причитающийся за повесть гонорар… Если деньги еще не уплачены уже Макуловой…» (ИРЛИ).

Речь идет о Южнобережной железной дороге в Крыму, строительство которой Гарину не удалось довести до конца: когда изыскания были окончены, последовало объявление войны с Японией. Постройку дороги отложили, Гарин уехал на Дальний Восток.

Ссора была вызвана столкновениями, неоднократно возникавшими между М. К. Куприной-Иорданской и А. И. Богдановичем, как соредактором журнала «Мир божий».

В связи с этим известно письмо А. И. Куприна конца 1903 года к В. Г. Короленко.

«Глубокоуважаемый

Владимир Галактионович,

Через Ф. Д. Батюшкова мне стало известным, что вы изъявили намерение уклониться от участия в третейском суде между Марией Карловной и Ангелом Ивановичем. Я, конечно, не посмел бы беспокоить Вас моим письмом, если бы только это намерение Ваше не стояло в связи с моим поведением относительно Ангела Ивановича, но теперь я убедительно прошу Вас выслушать меня.

Может быть, я поступил неуклюже, нетактично, наконец, даже несправедливо. Но зато я со всей искренностью уверяю Вас, что в моих действиях не было ничего прикасающегося хотя бы вскользь: ни к журнальному делу, ни к принципиальной стороне ссоры Марии Карловны и Ангела Ивановича, ни к третейскому суду. Федор Дмитриевич не откажется подтвердить Вам, что с самого начала всей этой неразберихи я постоянно и упорно уклонялся от участия в прениях, разговорах и объяснениях. Он же расскажет Вам (впрочем, может быть, и Ангел Иванович не откажется удостоверить это), что, если обстоятельства и вталкивали меня в эти обстоятельства, то я всегда старался действовать на Марию Карловну умиротворяющим образом и на Ангела Ивановича — успокаивающим.

Так, например, пусть Федор Дмитриевич вспомнит, как во время прискорбного редакционного заседания на квартире г-на Богдановича, в самом начале нелепой вспышки Ангела Ивановича, я упрашивал его „ради бога успокоиться“ и как потом я поспешил увести жену домой. Он же подтвердит Вам, что нередко во время бесчисленных объяснений у нас на дому я упрекал Марию Карловну в резкости выражений. Таких фактов много, и вся их суть в том, что они ясно показывают, как я далеко был все это время от активного, а тем более пристрастного отношения к разгоревшемуся недоразумению. Наконец, уже самое последнее время, то есть после „прискорбного заседания“, я десятки раз заявлял Федору Дмитриевичу, что от всего этого дела я безусловно отстраняюсь, ибо ничего в нем не понимаю и чувствую от одного упоминания о нем страшную тоску. Помнится, что и Федор Дмитриевич одобрял таковой мой образ действия и даже ставил мне в упрек мое излишнее поведение к интересам жены.

Вот поэтому-то меня и огорчает, что мои последние действия относительно Ангела Ивановича хотят поставить в связь с началом третейского суда. Что я действовал сам за себя, за свой риск и страх, видно с неопровержимой ясностью из следующего случая: когда Федор Дмитриевич принес моей жене от имени Ангела Ивановича сожаление в происшедшем, и жена тотчас же это сожаление приняла (сказав, что изо всего сделанного против нее Ангелом Ивановичем, она менее всего склонна ставить ему в счет бранные слова), я определенно заявил, что такой формой извинения я не удовлетворен, что не смею мешать жене мириться с Ангелом Ивановичем на почве этого сожаления, но что сам лично, за себя, потребую впоследствии от обидчика более содержательного извинения.