Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

Знакомство с ним я свел следующим образом. Через несколько дней после того, как я прибыл в Кару, ко мне пришла молодая пригожая крестьянка и в слезах бросилась мне в ноги, умоляя позволить ей съехаться с мужем, находящимся в тюрьме. Когда я расспросил об этом человеке и велел принести мне его досье, выяснилось, что он осужден за отцеубийство и доставлен в Кару два года назад. Уроженец Литвы, Вацлав служил солдатом в гвардейском Семеновском полку; по окончании срочной службы он остался в полку, был произведен в фельдфебели и в Петербурге женился. Отец Вацлава, богатый вдовый крестьянин, упросил сына прислать невестку к нему: пусть, мол, хозяйничает в усадьбе, которую он полностью передаст сыну, как только тот оставит армейскую службу. Вскоре, после того как жена переехала к старику, Вацлав затосковал по ней, уволился из полка и неожиданно вернулся на родину. Едва он вошел, жена бросилась ему на шею и рассказала, что старик пытался силой овладеть ею, что каждый день ей приходится обороняться от него и в отчаянии она не раз уже думала убежать, куда глаза глядят. Услышав это, Вацлав голову потерял от ярости и убил отца. Убийство он совершил в аффекте, поэтому его приговорили к шести, а не к двадцати годам каторжных работ, которые обычно давали за отцеубийство. Он отправился на каторгу, а жена осталась в усадьбе, но скоро ей стало совершенно невмоготу жить в разлуке с мужем, она продала усадьбу, выхлопотала разрешение последовать за Вацлавом и поехала в Кару. К великому своему разочарованию, здесь она узнала, что муж ее еще в тюрьме, а не в вольной команде, и только по воскресным и праздничным дням им дозволят встречаться на час-другой, в присутствии конвоиров. Я велел привести этого арестанта ко мне, и он произвел на меня очень хорошее впечатление — красивый высокий блондин с энергичными чертами лица и военной выправкой. О приезде жены Вацлав еще не знал, поэтому первое их свидание состоялось у меня на глазах. Радость обоих была искренна и трогательна. Забыв обо всем, они упали друг другу в объятия, целовались и плакали так, что прямо сердце разрывалось. И вот тут я сообразил, что, не нарушая инструкций, могу оставить их вместе: достаточно выписать Вацлава из тюрьмы в качестве моего привратника и занести его в список моей личной прислуги. Жена его стала моею прачкой. Когда через год я уезжал из Кары, Вацлав с женой были среди тех, кого я рекомендовал генерал-губернатору для его большого хозяйства в Хабаровске как людей совершенно надежных. Так Вацлав попал в Хабаровск и сделался привратником в канцелярии генерал-губернатора.

Трагическая история Вацлава не была исключением. В ту пору несоразмерно высокий процент арестантов принадлежал к категории отцеубийц — примечательное явление, объяснимое только положением отца в семье. Отец был патриархом и властвовал всей родней, жившей в усадьбе. Во многих российских губерниях молодые мужчины уезжали на заработки в дальние концы империи, оставляя своих жен и детей под опекой отца. А в иных местах существовал и такой обычай: в отсутствие сына отец, помимо всего прочего, исполнял и его супружеские обязанности. Если в подобных обстоятельствах рождались дети, они считались законными детьми сына.

Александра, кругленькая, аппетитная и очень приветливая женщина лет сорока с небольшим, была по профессии поварихой; ее тоже погубила и привела в Кару любовь. Она служила кухаркой в доме богатого владельца рудника на Урале (в Екатеринбурге), а прежде выучилась в Москве на искусную кухмистершу, особенно по части пирогов с начинкою и паштетов. Молодой красавец штейгер {18} 18 Штейгер — горный мастер рудных работ. , который состоял на службе у того же хозяина и жил у него в доме, воспылал к ней столь горячей любовью, что обещал жениться; Александра поддалась его чарам, но очень скоро убедилась, что он обманывает ее с другой. Она впала в отчаяние и, будучи сама не своя, отравила его пирогом. Поскольку же стряпала Александра изумительно, а по части пирогов и паштетов ей вообще не было равных, я и ее рекомендовал моему начальнику. Позднее барон Корф выразил мне благодарность за эту рекомендацию: мол, пироги и паштеты у Александры и впрямь сущее объедение, он бы нипочем не устоял и, даже зная наверняка, что они отравлены, все равно бы ел.

Церетели был родом из Армении, чернявый, малорослый, с хитрой физиономией и очень быстрыми, порывистыми движениями; ко мне он перешел от жандармского начальника, полковника Ма-кова. В Каре Ма-кову подчинялись политические тюрьмы, поэтому он был моим коллегой. Деловые отношения связывали нас лишь в том смысле, что он имел право затребовать из числа уголовных арестантов прислугу для себя и своих тюрем. В те годы использовать политических на каких-либо работах как внутри, так и за пределами их тюрьмы запрещалось; к ним обращались на «вы», лучше кормили, жили они в более приличных условиях, имели библиотеку, но им не разрешалось выходить за тюремную ограду — их наказывали абсолютным бездельем и беспредельной скукой.

У Церетели была молодая красивая жена, вместе с ним приговоренная к каторжным работам. Когда эта парочка прибыла в Кару и полковник Ма-ков, которому как раз была нужна прислуга, увидел эту красавицу, он вытребовал обоих к себе и обнаружил в них столь замечательные таланты, что сделал ее своей экономкой, а его — буфетчиком. Сам Церетели быстро стал полковнику помехой, а тут подвернулась оказия сплавить его мне. С мадам же Церетели Ма-ков так и не расстался.

Специальностью супругов Церетели были мошенничества со страховкой. Они приезжали то в один, то в другой из больших городов России, обставляли себе там квартиру, причем и мебель, и все прочее покупали задешево на аукционах и у старьевщиков, а затем дорого страховали. К несчастью, все их квартиры через некоторое время сгорали, и, вероятно, жертвой пожара порой становились и жилища соседей. На первых порах дело у них шло великолепно; но, в конечном счете, сломил кувшин себе голову, мошенничество раскрылось, и дело их лопнуло.

Сначала Церетели и мне пришелся весьма по душе. Он оказался недюжинным обойщиком. Благодаря ему мои довольно-таки унылые, холодные комнаты скоро превратились в очень уютную квартирку; из старого хлама, найденного на чердаке и на разных складах и отремонтированного столярами, получилась вполне приличная мебель, полы были покрашены, окна украсились занавесками, появилась и красивая тахта, застланная шкурами ангорских коз и шелком, привезенным мною из Кяхты.

Доверие мое к Церетели росло, и спустя неделю-другую, отправляясь в инспекционную поездку, я передал ему ключи от погреба, где в ящиках хранились винные и водочные запасы Потулова. Мы поштучно пересчитали не только ящики, но и бутылки.