Аллан Холл - История Наташи Кампуш

Она держалась там взаперти более полугода, прежде чем ей было позволено выходить наружу. Я же находился там менее пяти минут и едва вынес это. Тишина, безнадежность и отчаяние от ощущения отрезанности от всего внешнего мира. Это было просто ужасно.

Представьте себе, что же пережил ребенок десяти лет, запертый подобным образом. Она рассказала нам, что стучала по стенам пластиковыми бутылками и звала на помощь. Но прошло более шести месяцев, прежде чем он позволил ей подниматься наверх, да и то только принимать ванну да пользоваться туалетом.

Профессор Макс Фридрих, главный консультант-психиатр Наташи, заявил: «Она подвергалась пытке изоляцией. Самой жуткой ее разновидности, когда жертва полностью отрезана от внешнего мира».

Полиция полагает, что Приклопиль в течение первых дней и недель ее заточения проявлял по отношению к себе крайнюю самодисциплину. Он обзавелся тем, что всегда его раздражало, и перед ним встал вопрос, как теперь этим «наслаждаться».

Изнасиловал ли он ее? Она никак не прокомментировала их сексуальную связь, и полиция и окружающие ее эксперты разделились во мнениях.

Первая женщина-полицейский, с которой Наташа общалась после обретения свободы, говорила о «сексуальном насилии».

Наташа отказывается отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся «близости», — позиция, которая сама по себе доказывает, что близость была. В одном из своих загадочных ответов в беседе с полицейскими следователями, позже напечатанной австрийским «Ньюс мэгэзин», она сказала: «Вольфи не был сексуальным зверем, равно как и я. У нас были нежные взаимоотношения».

Однако вопрос о физической стороне этих взаимоотношений, сложившихся в силу обстоятельств и развившихся благодаря ее сильному характеру, не снимается. Наташа, окружившая себя адвокатами сразу же после побега, угрожает подать в суд на газеты, где бы они ни издавались, если они назовут ее «сексуальной рабыней», хотя сама отказывается рассказывать, что между ними происходило. Австрийские средства массовой информации цитировали несколько полицейских источников, утверждавших, что ее изнасилование было «неизбежным», хотя она и отказывается признать или опровергнуть, что какие-либо сексуальные отношения имели место.

Если у нее был сексуальный контакт с ним до того, как ей исполнилось шестнадцать лет, тогда он виновен в нарушении законов Австрии и большинства других европейских государств. Если же это произошло после и по обоюдному согласию, тогда Приклопиля можно было привлечь к ответственности только за похищение. То, что он решил свести счеты с жизнью, когда Наташа начала свою заново, сберегло уйму электроэнергии в кабинетах Министерства юстиции Австрии.

Эта скрытность Наташи мутит воду всей саги, а ее формулировки приводят в недоумение весь мир: как же понятие «нежность» можно отнести к человеку, похитившему ее? В чем выражалась эта самая нежность, в какой физической форме, остается секретом, все еще хранимым Наташей. Она стала женщиной, способной прекрасно понимать своего похитителя и сочувствовать ему: оказавшись на свободе, она даже просила прессу прекратить писать о нем, так как считала, что подробности причинят боль его пожилой матери.

Нежный — быть может, иногда. В другое же время он мог — и довольно легко — проявлять свою жестокую, расчетливую сторону, благодаря которой он и похитил ее без всякого сожаления. «Он говорил мне, что постоянно звонит моим родителям, — вспоминала она. — Они получат меня назад, если будут готовы заплатить ему 10 миллионов шиллингов. Он показал мне клочок бумаги, на котором были записаны телефоны моих мамы и папы. Но сообщал мне, что трубку никогда не берут. Потому что я, наверное, не так уж и важна для них».

Ее похититель начал использовать выражения вроде «мы сидим в лодке» — немецкая фраза, подразумевающая сотрудничество и оторванность от всех остальных, — и разглагольствовать о том, что «ты и я — мы единственные, кто имеет значение», и «мы принадлежим друг другу навечно». Изредка они смотрели репортажи о поисках Наташи, и она, случалось, переживала жуткое чувство, наблюдая, как полицейские ищут ее тело в местах весьма далеких от маленького загородного дома ужасов.

По словам Наташи, Приклопиль на протяжении недель и месяцев пытался сломить ее чередованием жестокости и заботы. Она говорила, что очень скоро поняла, что если будет «хорошей», то будет вознаграждаться новыми книгами, одеждой, сладостями, — поэтому она старалась быть «хорошей». А Приклопиль принялся создавать, по собственному представлению, ту красавицу, которая, как надеялся, из нее вырастет.

Чтобы не возникало подозрений, он ездил в магазины, находящиеся далеко от его дома. Он покупал ей наборы макияжа и всяческую косметику, крем для лица «Нивея», а также небольшие косметички, где все это можно было хранить. Еще он покупал ей журналы для подростков, дабы она могла прочитать, как наносить блеск для губ и правильно красить волосы. Порой он говорил своим знакомым, как трудно найти красивую женщину, которая понимала бы его, но он уверен, что однажды все-таки найдет свою «красавицу из грез».

Наташа объяснила, что именно из-за невероятного чувства изолированности, испытанного ею в своей темнице в десятилетнем возрасте, она и стала с нетерпением ожидать визитов Приклопиля.

Поначалу я даже не знала, что хуже: когда он со мной или когда я одна. Я пришла к соглашению с Приклопилем только потому, что боялась остаться одна. Когда я вела себя с ним хорошо, он проводил со мной много времени; когда нет — мне приходилось сидеть в своей комнате в одиночестве. Если бы я не могла время от времени бывать в доме, где можно было хоть как-то двигаться, я не знаю, наверное, я сошла бы сума.

У Приклопиля в жизни не было подруги, не говоря уж о ребенке. Однако он, кажется, интуитивно представлял, как стать для Наташи отображением отца, как пользоваться ее ранимостью, чтобы утверждать и поддерживать свою развращенность.

Она поведала, что похититель постепенно заслужил ее доверие, став подобной авторитетной фигурой, обучая ее географии и истории, читая с ней книги для девочек и приключенческие романы. Она добавила, что «он приносил мне книги для чтения, и я задавала ему совершенно обычные детские вопросы» о зарубежных странах и животных, на которые он, по ее словам, всегда отвечал.

Ее похититель также читал ей сказки о принцессах, которых спасали благородные рыцари, — как метафору их совместной жизни. Он заявлял, что он единственный, кто по-настоящему о ней заботится. Это была довольно неуклюжая попытка «промывания мозгов», воздействия на ее разум, все еще несформированный и восприимчивый к взрослому влиянию. И все же представляется, что она позволяла ему влиять на себя ровно настолько, насколько сама того хотела. Она стремилась сохранить над собой контроль. С кристальной ясностью увидев в самом начале своими детскими глазами, каким он был ущербным, позже она смогла манипулировать им до такой степени, что внешне они вели вполне обычную жизнь.