Аллан Холл - История Наташи Кампуш

В данное время она проходит курс лечения у человека, имеющего двойную квалификацию — психиатра и терапевта. Также она проходит групповую психотерапию в Венской главной больнице, где наладила хорошие отношения с другими членами группы, часть из которых больны анорексией.

Госпожа Кампуш настаивает на встрече с матерью господина Приклопиля, и позже они наверняка увидятся, поскольку пока еще слишком рано. На данный момент госпожу Приклопиль также консультирует психолог.

Касательно претензий госпожи Кампуш на дом господина Приклопиля, то она лишь сказала: «Это мой дом». Это место, которое она знает и к которому привыкла; нечто, на чем она может сосредоточиться. (Позже Наташа подтвердила, что она действительно хочет потребовать дом Приклопиля в собственность согласно положениям австрийской системы компенсации жертвам преступлений, дабы избежать того, чтобы он превратился в некий омерзительный «черный музей» для любопытствующих. Она дала понять, что хочет предложить матери своего похитителя жить в нем.)

Пока у нас нет каких-либо подтверждений тому, что госпожа Кампуш действительно подвергалась физическому насилию. Она не рассказывала об избиениях, и на ее теле нет их следов. У нее на ногах были какие-то синяки, но они появились не из-за насилия.

Подготовка была более чем очевидна во время Наташиного изысканного выступления в программе ORF. Хотя суть ее характера больше проявилась во время записи (в специальной комнате в больнице), нежели во время самой трансляции. Она вскочила с места после первого вопроса, отказавшись отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся интимности, останавливала съемку, чтобы посмотреть, как она выглядит на экране, и, по словам одного из ассистентов съемочной группы, «в целом вела себя так, словно уже была на съемках в Голливуде».

Когда она села перед камерами, Кристоф Ферштейн, который вел интервью, спросил ее, была ли она одинока во время заключения. «Что за нелепый вопрос», — огрызнулась Наташа, тут же встала и вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась.

Это интервью, которое смотрели 90 процентов австрийцев, ни в коем случае не демонстрировало естественного поведения. Наоборот, перед его съемкой она провела четыре часа со своим «медиа-консультантом» за пробным прогоном, подобным тем, которые устраивают политики, чтобы гарантированно не оказаться загнанными в угол во время избирательных дебатов. Ей показывали, как сидеть, как смотреть и как вести себя.

Она была подкована. Почти так же, как когда-то ее подготавливал Приклопиль, за исключением того, что на этот раз она обладала полным, а не частичным контролем. Она пресекала любые потенциальные вопросы о сексе, любви, о подлинной природе ее отношений с похити… — с человеком, с которым она провела детство. Один кадр, где ей не понравилось, как выглядят ее зубы, был должным образом уничтожен.

«Она распоряжается своими консультантами, словно они ее рабы, и все они весьма подобострастны», — заметил господин Вурм, у которого во время его интервью для «Ньюс мэгэзин» сложилось собственное впечатление о Наташе.

Ее молодая адвокатесса, Моника Пинтертис, была, как и следовало ожидать, осмотрительна касательно ее рвения контролировать в медиа-кампании каждый шаг. Она посоветовала Наташе возвращаться в жизнь не торопясь. Однако ее предостережение было встречено резким отказом снизить темп. «Моей первой реакцией было сказать ей, чтобы она остановилась, позагорала на солнышке и отдохнула, — поделилась Пинтертис. — Но это не то, чего она хотела. А когда госпожа Кампуш что-нибудь решит, ее нельзя от этого отговорить».

Все эти интервью, тот темп, с которым она их навязывала, и тот факт, что она захотела похоронить себя под официальными контрактами, вместо того чтобы вольной птицей порхать над розами, многим говорят об иных намерениях и другой составляющей этой истории, весьма далекой от простоты. Приведенное выше замечание ее адвоката о его нежелании, чтобы после обнародования поездки на лыжный курорт его клиентку воспринимали как-то иначе, нежели как жертву, восходит к самой сути вопроса.

Консультанты Наташи знают, что ей нужно сохранить образ жертвы, чтобы она смогла пожинать сочувствие мира и получать голливудские гонорары. Как это лаконично выразил немецкий журнал «Шпигель»: «Консультанты Наташи быстро поняли, что ей нужны не только защита и лечение. С ней нужно обращаться как со звездой. И те, кто с нею теперь, являются одними из лучших, кого может предложить Австрия. К группе присоединились адвокаты Геральд Ганцгер и Габриэль Лански — специалисты по медийному законодательству и компенсационным делам».

Нелюбовь Наташи к матери и ее избегание отца были классифицированы на конференциях как «искажение фактов». Так же как и соображение, что у нее могли быть возможности сбежать раньше, но она этого не сделала.

Адвокаты полагали, что тройным интервью в печати и на телевидении они предотвратили неприязненные сообщения в прессе. Однако общественное мнение непостоянно, и вскоре розы, цветы и открытки, которыми некогда полнились коридоры больницы, где она проводила первые недели, сменились кампанией, граничащей с полнейшей ненавистью.

В течение второй недели сентября 2006 года вебсайты и газеты наводнились письмами с оскорблениями, обвинявшими ее в мошенничестве и лжи; основной их поток хлынул после того, как ее адвокатам пришлось исправить ее первоначальное отрицание лыжной прогулки с Приклопилем. Один австрийский корреспондент писал: «По моему мнению, жертвы ведут себя несколько иначе, чем ты, а ты неплохо проводила время со своим „похитителем“». Другие заходились в крике: «Ты лгунья!» и «Она нас всех дурачит!».

«Ты была жертвой в детстве, спору нет, но вот насчет последующих лет крайне сомнительно», — заявлял следующий. В австрийском Интернете вошло в моду даже ставить под вопрос само ее заточение, и множество людей писало на форумах, что ее мать знала о неволе, поскольку сама состояла в отношениях с Приклопилем.

То, что между Наташей и Приклопилем сложились кое-какие отношения, бесспорно. Но вот что никто так и не подтвердил, так это переросли ли они когда-нибудь в физическую близость.

Ее отец, Людвиг Кох, высказался об этой «кампании ненависти против моей дочери»: «Если бы эти идиоты поговорили лицом к лицу с моей дочерью хотя бы минуту, они тут же прекратили бы свою омерзительную ложь. После всех этих лет в заключении она не так уж и крепка, как это можно предположить по интервью. Как жертва ужасного преступления она заслуживает нашей всесторонней поддержки, не говоря уж об уважении».

Однако уклонение Наташи от вопросов о подлинной природе ее взаимоотношений с Приклопилем — и даже ложь касательно этого — многих настроило против нее. Это станет заключительной главой ее повторного вхождения в мир, который она ребенком толком и не знала. То, как люди в конечном счете ее воспримут, полностью будет зависеть от правды, а вовсе не от напыщенных угрожающих писем адвоката и медиа-консультанта, вцепившихся в восходящую звезду.