Аллан Холл - История Наташи Кампуш

И еще у нее есть опасения, и вполне оправданные, что люди намереваются сблизиться с ней, чтобы урвать кусок на волне ее популярности. Она боится людей, поддерживающих ее не за то, кто она есть, а за то, кем она была, но не кем она станет. Отсеивание подделок от настоящего не может быть работой ее команды адвокатов. Она должна научиться этому сама — так же, как научилась в своей камере немецкой грамматике. И тот путь, по которому она сейчас идет, — устланный законными контрактами, очерченный телевизионными прожекторами, направляемый медиа-светилами, — отнюдь не тот, что ведет к человеческим взаимоотношениям, в чем Наташа так отчаянно нуждается.

Но она свободна. Кто-то может сказать, свободна делать все ошибки, которые хочет.

Ноябрь 2006-го. В Вене листопад, деревья одеты в золотистый и желтый цвета, становящиеся темнее, по мере того как дни делаются короче. Это первая за много лет осень Наташи Кампуш, которую она встретила свободным человеком. Она отвечает на предложения о книгах — пока где-то между тридцатью и сорока — и о многочисленных сценариях, равно как и телевизионных мини-сериалах, блокбастерах, и на просьбы об интервью, что ежедневно в изобилии поступают в офис ее медийной и юридической команды. Она выйдет из своего плена богатой и знаменитой.

У нее также есть собственная квартира, но проживает там она не одна.

С ней живет дух Вольфганга Приклопиля. Близкие к ней люди, а также те, кто стал общаться с ней после обретения свободы, говорят, что она до сих пор очень много думает о нем.

«Отпечатки этого читаются в душе этой женщины, — сказала о Наташе газете „Курьер“ где-то через два месяца после ее побега с Хейнештрассе Мартина Лейбович-Мюхльбергер, психиатр. — Она из тех, кто отчаянно нуждается в наставлении и кто с потрясающим мастерством не дает вырваться возрастающим страхам на поверхность».

У Конни Бишофбергера и Сюзанны Бобек — журналистов газеты, бравших у нее интервью, — сложилось о ней следующее представление:

Ее крайняя внутренняя сдержанность отражается в языке тела. В интервью она притворно красноречива и использует прошедшее время несовершенного вида и сослагательное наклонение, приправленные иностранными словами. Ее руки постоянно сжаты, глаза закрываются на вспыхивающие картины прошлого. Эти голубые глаза смотрят с такой грустью, но одновременно источают и холодность. Смесь отчаяния, робости и самонадеянности, совершенно обезоруживающая собеседника.

После пятидесяти дней свободы Наташа Кампуш все еще живет в непосредственной близости от Венской главной больницы. Медицинский персонал 7-го уровня, детской и подростковой психиатрии, описывает ее как «принцессу, которая не прочь покомандовать и не говорит „спасибо“ или „пожалуйста“». Порой она как будто даже отражает жестокость, столь долго проявлявшуюся по отношению к ней.

Психологи говорят о «личности-загадке»: от красноречивой и твердой, когда того требуют обстоятельства, до грубой и оскорбительной — и больше по отношению к женщинам, нежели к мужчинам.

Из полнейшей изоляции в бурю мирового общественного внимания — подобное даром не проходит. Тело Наташи восстает против этого, ее постоянно лихорадит от жара.

Уважение и элементарная нормальность — вот в чем Наташа нуждается сейчас более всего. Но вместо этого она погружена в атмосферу любопытства и грубой коммерции. Едва ли не каждый день к ней приходят адвокаты, чтобы заверить запутанные контракты. Все это деньги, много денег. За нее дерется весь мир.

Наташа Кампуш оплакивает Вольфганга Приклопиля. Этот человек был ее единственной связью с людьми в течение восьми важных лет ее жизни; тем, кто ее воспитал, кто был повелителем жизни и смерти. Пресса жаждет вскрыть природу этих взаимоотношений любой ценой, и предлагаемые суммы за это достигают астрономических величин.

«Сможет ли Наташа когда-либо выздороветь? — задается вопросом Лейбович-Мюхльбергер. — Да. Но только в том лишь случае, если она наконец-то научится плакать, если позволит защитить и обнять себя, а не будет залечивать свои раны наживой денег и другими планами».

Нет никаких сомнений, что она страдала, и шрамы эти — как физические, так и душевные — потребуют длительного лечения. Она ходит медленно, с некоторой неловкостью и недостаточной координацией, почти как старуха, — потому что просто не привыкла ходить на большие расстояния. Высокие каблуки — тоже проблема, но, как говорят, они ей нравятся.

Непосредственно после побега ее кожа была очень белой, внешний вид — весьма болезненным, но сейчас она набрала вес. Отчасти это следствие хорошего питания, но сказывается и действие употребляемых ею лекарств.

Близкие к ней описывают ее весьма самоуверенной, упрямой, очень сильной личностью. Они хорошо понимают, что она имела в виду, когда говорила, что была сильнее Приклопиля.

Другая достойная внимания черта заключается в ее поразительной наблюдательности: она способна замечать мельчайшие подробности и всегда настороже, когда с кем-либо разговаривает. Ей пришлось овладеть этим навыком за годы, проведенные со своим больным тюремщиком, ибо она постоянно спрашивала себя, что на этот раз у него на уме, что за этим последует, чего же именно он добивается в данный момент. Всегда старалась предугадать настроение неуравновешенной личности, чтобы сделать свое сосуществование с ним более-менее сносным.

На улицах Вены Наташа то самоуверенна, то наоборот. Она понимает, что люди часто узнают ее, и тогда ощущает себя скорее «собакой необычной окраски», нежели «экзотической птицей». Она не переносит толп: долгие годы одиночества с одним лишь Приклопилем в качестве компании превратили для нее скопления людей в неприятное и весьма тревожащее препятствие. На время написания книги она не рискует выходить одна — с ней всегда кто-нибудь да есть.

Она любит музыку и кино, однако один ее выбор, пожалуй, несколько странен. Это «Парфюмер», история о человеке, рожденном без собственного запаха, но одаренном сверхчувствительным обонянием. Он занят составлением идеальных духов, выделенных из тел мертвых женщин. Наташа объяснила: «Это весьма странная идея, делать духи из женщин. Но деяния этого человека в фильме не осуждаются. В конечном счете, как это ни странно, все его любят. Он разыгрывает невинность, и все верят, что он просто ангел». Последняя фраза точно описывает личину нормальности ее похитителя.

Один человек, вхожий в ее узкий круг, на условиях анонимности поведал авторам:

Необходимо постоянно иметь в виду, сколь двойственно ее положение. Порой она может выглядеть и говорить как зрелая, взрослая женщина, тогда как в другое время она представляется десятилетней девочкой. И у меня нет сомнений, что относительно некоторых аспектов ее личности она и есть десятилетняя девочка. Ведь она не прошла через нормальные фазы развития, как все остальные. У нее не было периода полового созревания и, что более важно, у нее не было возможности для взаимодействий с другими людьми. За исключением этого чудовища, державшего ее в заточении.