Игорь Крупеников - Костычев

В 1877 году Н. Г. Чернышевский в письмах к сыновьям из далекой сибирской ссылки вспоминал свои заметки по книге Милля: «Я там толковал о Мальтусе, будто о чем-то серьезном. А Мальтус — пустой шарлатан, на которого стоит плюнуть». В свое время Маркс полностью разоблачил реакционную сущность мальтузианства. В связи с обострением противоречий капиталистического строя в 70—80-х годах XIX века «учение» Мальтуса снова привлекло внимание буржуазных экономистов. Они для своих целей использовали либиховское утверждение о необходимости и невозможности «полного возврата» и его мысль о том, что для сохранения плодородия почвы не надо стремиться к высоким урожаям. Карл Каутский — выступил в 1881 году в печати со специальной статьей в защиту Мальтуса. Мутная волна мальтузианских фальсификаций заливала страницы экономических и сельскохозяйственных журналов Европы.

Критика ошибочных сторон воззрений Либиха, данная в трудах Костычева, имела большое научное и общественно-политическое значение. Эта критика сыграла не малую роль в той борьбе, которую развернули в России против мальтузианцев передовые представители русской науки — Д. И. Менделеев, К. А. Тимирязев — и которую довершил в 1901 году В. И. Ленин, нанесший сокрушительный удар защитникам лжезакона убывающего плодородия почвы и прочим неомальтузианцам. «Объяснять… растущую трудность существования рабочих тем, — писал Ленин, — что природа сокращает свои дары. — значит становиться буржуазным апологетом»{ В. И. Ленин. Сочинения, т. 5, стр. 95.}.

Выдающиеся советские агробиологи В. Р. Вильямс, И. В. Мичурин и легионы передовиков-новаторов социалистического сельского хозяйства и в теории и на практике обосновали следующий важнейший закон: только путь получения высоких урожаев является одновременно столбовой дорогой прогрессивного возрастания плодородия почвы. Высокий урожай на полях означает не только высшую производительность труда, не только повышает экономическую рентабельность колхозного производства, но и активизирует все биологические процессы в почве, несказанно увеличивает использование «мертвого» почвенного богатства, усиливает его «общий оборот». Костычев является родоначальником этого перспективного и передового агробиологического учения о росте урожаев, взаимосвязанном с прогрессом почвенного плодородия.

В создании научных основ повышения почвенного плодородия еще раз сыграло большую роль, творческое содружество Костычева и Энгельгардта. Высланный из столицы, Энгельгардт, как он сам выражался, «сел на землю». Исходя из своих ошибочных народнических теорий, он призывает и других интеллигентов последовать его примеру и создать «артельное хозяйство цивилизованных людей», целые общины «интеллигентных мужиков», которые, сливаясь постепенно с пресловутой «крестьянской общиной», должны преобразовать ее на рациональной основе и «развить мужицкие учреждения». Нашлись люди из среды народнически настроенной интеллигенции, которые приехали на зов Энгельгардта в Батищево. Однако созданное здесь артельное хозяйство «тонконогих» (так сам Энгельгардт иронически называл интеллигентов, решивших обучиться «мужицкому труду») потерпело, как и следовало ожидать, полнейший крах.

Батищевский отшельник вынужден был ликвидировать свои утопические затеи. Однако его деятельный и живой характер не позволил ему долго предаваться унынию. Он отдается работе по созданию в своем имении образцового опытного хозяйства, основанного на широком применении достижений науки. Естественно, такое хозяйство в то время могло развиваться и преуспевать только при использовании наемной рабочей силы. И Энгельгардт пошел по этому пути. Так перед лицом реальной экономической действительности рассеялись его народнические иллюзии. По словам В. И. Ленина, «собственное хозяйство Энгельгардта лучше всяких рассуждений опровергает народнические теории Энгельгардта. Задавшись целью поставить рациональное хозяйство, — он не мог сделать этого, при данных общественно-экономических отношениях, иначе, как посредством организации батрачного хозяйства»{ В. И. Ленин. Сочинения, т. 3, стр. 183.}.

В те годы, когда Энгельгардт был занят своими народническими «экспериментами», его отношения с Костычевым стали суше, и это неудивительно. Выходец из среды крестьянства, Костычев весьма скептически относился к народническим упованиям на будто бы социалистический, передовой характер крестьянской общины. Лишь после того как в Батищеве было покончено с артелью «тонконогих» и развернулись интересные агрономические опыты, бывший учитель и бывший ученик вновь сблизились. Это оказалось полезным для них обоих.

Энгельгардт волею обстоятельств превратился по преимуществу в практика — его опыты по применению фосфоритов, извести, каинита и зеленых удобрений дали разительные результаты, но они нуждались в теоретическом освещении и в широкой популяризации. Обе эти задачи, не без успеха и на протяжении нескольких лет, выполнял Костычев, и в этом особенно ярко проявилось его всегдашнее стремление связывать передовую практику с последним словом теории.

Переписка двух ученых сильно оживилась в 1887 году и не прерывалась до 1893 года, последнего года жизни Энгельгардта. В самых ранних письмах этого периода Энгельгардт стремится привлечь внимание Костычева к батищевским опытам: «Только что возвратился с поля — осматривал зеленя. Чудеса делает фосфоритная мука! Просто из чудес чудеса», — читаем мы в одном из писем{Архив Академии наук СССР, фонд 159, опись 1, № 131, письмо от 4 октября 1888 года.}. Не все письма были написаны в таком лирическом стиле. В других излагались, с цифрами, результаты опытов: насколько возрос урожай ржи, клевера, льна от внесения в почву стольких-то пудов фосфоритной муки, каинита, извести. По совету своего бывшего ученика, Энгельгардт начинает печатать статьи об этом в «Земледельческой газете» и в других сельскохозяйственных журналах. Батищевские опыты пользовались значительным вниманием, кое-кто стал повторять их в других губерниях.

По своей натуре Энгельгардт не был капиталистом-предпринимателем, и денежные дела у него обычно обстояли неважно. Это отражалось и на опытах. Костычев начинает хлопотать о казенной денежной субсидии для своего учителя. И хотя в Министерстве государственных имуществ не жаловали Энгельгардта, эту субсидию в конце концов дали. Руководствовались при этом простым коммерческим расчетом — дешево получить ценные научные данные о том, как поднять урожайность и тем самым повысить доходность оскудевающего помещичьего хозяйства.

На первый раз казна выделила 500 рублей, но обставила это такими тяжелыми условиями, которые вызвали сильное недовольство Энгельгардта. Он писал по этому поводу Костычеву: