Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

За президиум МС СОУ Председатель: В. Коваль.

Некрасов отшутился, мол, отщёлкал нас председатель Коваль по первое число! Но Максимов оставался хмурым, он болезненно, вполне серьёзно, воспринял эту «шутку». С тех пор Некрасов не упускал случая съязвить, что, мол, самые склочные в эмиграции – это украинцы, затем идут художники, а уж потом – писатели. Почему он приплёл сюда художников, мне не совсем ясно. А вот с первым местом он прав, на мой взгляд, и в свое время я ещё расскажу о канадских украинцах.

Дома Некрасов позвонил в газету «Монд». Договорился о встрече, просил упомянуть о Гелии, пообещал о нем статью. А вот «Фигаро» раскачивалась туго, отделалась маленькой заметкой.

Напечатанные в этих газетах статьи, не говоря уже о кампаниях в защиту диссидентов или об их преследовании, считались очень весомым поводом для надежды: может, что-то и получится, человека спасут…

Обязательно надо тормошить и французов, и евреев, и украинцев, возбуждённо делился планами Некрасов. Завтра же пойду советоваться с Максом.

Как-то в кафе, вскоре после нашего приезда, Виктор Платонович деловито закурил, полистал записную книжку и сообщил, что сейчас мы пойдём знакомиться с очень хорошим человеком, его новым другом. Зовут Макс Раллис, и он говорит по-русски – родители вывезли его из России младенцем, в революцию…

Окованные медью двери подъезда старого пятиэтажного дома на бульваре Сен-Жермен могли бы без ущерба выдержать удары осадного тарана, но открывались легко, одной рукой. Вначале, правда, нажималась кнопка, и после волнительно долгой паузы перед объективом телекамеры женский голос интересовался, кто вы и назначено ли рандеву. На пятом этаже двери были попроще, с глазком и обычным звонком. Вам открывала модно одетая женщина, улыбалась как любимому человеку и провожала по квартирному коридору до директорского кабинета.

Увидев посетителей, директор радостно выскакивал из-за красного дерева письменного стола, обнимал за плечи, усаживал в кресло и распоряжался насчет кофе или ещё чего. Тут же театрально смотрел на часы и, соблазнительно улыбаясь, сообщал, что всё складывается на редкость удачно – сейчас пойдём обедать, а там заодно и поговорим…

Седовласый и моложавый, Макс Раллис одевался чрезвычайно элегантно, носил вместо галстука шикарный шейный платок и во все времена года был покрыт загаром. Он и был директором отдела исследования аудитории «Радио Свобода», крохотной и не известной никому конторы, на первый взгляд непонятно чем занимающейся.

Потом я ходил туда еженедельно два-три месяца подряд, получал от секретарши кассеты и шёл в соседнюю комнату с магнитофоном. Это были уже транслированные передачи «Радио Свобода» о жизни и событиях в Советском Союзе. На своё девственное советское ухо я должен был их прослушивать и не сходя с места заполнить анкету с краткой рецензией: компетентен ли автор, каков язык, было ли интересно, актуальна и доходчива ли передача, как воспримется советскими радиослушателями… Приглашались лишь свежеприехавшие из Союза. Считалось, что человек, поживший за границей более трёх месяцев, теряет восприимчивость к пропаганде. Платили весьма щедро…

Вика и Макс шли под ручку, не торопясь, болтая и смеясь, со стороны было приятно посмотреть – два дружка прогуливаются в свое удовольствие, на жизнь не жалуются.

Русский ресторан «Доминик» был далеко не всякому по карману. Даже днём здесь тихо наигрывал тапер-виртуоз, метрдотель знал посетителей по именам, а каждый столик обслуживали два официанта. Крахмальная салфетка была размером с банное полотенце, полагалось укрываться ею от пояса, включая колени. Боясь дать маху, я за столом точно повторял все жесты Макса, но всё же ухитрился перепутать ножи при вкушении исландской маринованной сельди. Подавали вкусные русские блюда, водка замораживалась до густоты желе, вместе с кофе предлагалась сигара. Некрасов водку не пил, а мы с Максом выпили по малюсенькому графинчику. На десерт гости пожелали фрукты, но Макс тихонечко растолковал, что в хорошем ресторане фруктов не подают, считается, это слишком простецки. Вика удивился, я же сделал вид, что это общеизвестная истина.

Естественно, это был деловой обед, поэтому заплатил Макс. А разговор крутился вокруг извечной темы – о всесилии КГБ.

Какое там всесилие, говорил Некрасов, наверняка у них такой же кавардак, как везде в Союзе. Всесилие заключается в колоссальном количестве осведомителей. Не каждый ведь найдёт смелость отказаться стучать.

– А потом, Советам не хочется казаться совсем уж варварской страной, лестно им показать, что и у них оппозиция зарождается, – сказал Макс.

…Некрасов вернулся от Раллиса воодушевлённым и деловитым – о Снегирёве будут передачи и по «Свободе», и по «Голосу Америки». Может, и в конгрессе запрос о нём сделают, так что не всё потеряно.

Позвонил и Андрею Седых, владельцу и главному редактору нью-йоркского «Нового русского слова». Обстоятельно рассказал о предстоящих бедах Гелия, попросил газетную огласку.

Тот твёрдо обещал.

В День Бастилии было напечатано новое письмо Гелия Снегирёва, «Обращение к президенту Картеру». А через несколько дней Некрасову передали «Письмо Брежневу». Стало абсолютно понятно, что Гелий погиб. Такие вещи не прощают.

В эти дни к Некрасову по делам зашла Татьяна Плющ. Заговорили о письмах. Что скажет она, умудрённая опытом жена диссидента? Она же знает диссидентскую психологию. Ну так что же Гелий делает, это же самоубийство? Смотри, Таня, что он пишет: «Вы лишили моих соотечественников-украинцев национального достоинства, вы добились от нас того, что мы боимся и не хотим называться украинцами».

Это бывает с людьми, ответила печально Таня, когда над ними глумятся, уверяют, что у них мания реформаторства. Вот они от отчаяния и решаются на крайнее. Таких нельзя остановить, они закрыли глаза и так пойдут до конца…

Гелия арестовали через два месяца. После ночного обыска, сообщила по телефону его вторая жена, Галина Анатольевна. В «Монде» статья – «Украинский писатель Снегирёв арестован». Некрасов потом ещё трижды писал в этой газете большие статьи в защиту Гелия, неизвестно на что надеясь…

Газеты бессильно оповещали:

«Гелий Снегирёв почти ослеп – кровоизлияние в оба глаза…»

«В результате истязаний и насилия Гелия Снегирёва разбил паралич…»

«Он умер 28 декабря 1978 г. в киевской больнице, где находился под наблюдением КГБ. Жене сообщили, что он умер от рака. Ему был 51 год».

«Умер мученик КГБ Гелий Снегирёв».

«Скончался Гелий Снегирёв. КГБ замучил украинского писателя-диссидента».

«Его друг Виктор Некрасов ранее уже не раз писал в “Монде” об этом отважном и отчаявшемся человеке».