Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

И в конце концов – извещение в нью-йоркском «Новом русском слове»:

В храме Христа Спасителя

будет отслужена панихида по замученному и убиенному

Гелию Ивановичу СНЕГИРЁВУ,

украинскому писателю, борцу за права человека в СССР,

горячо верующему православному гражданину,

скончавшемуся в Киеве в декабре 1978 г.

Известнейший во всех волнах эмиграции журналистский лис и волк Яков Моисеевич Цвибак, для удобства называвший себя Андреем Седых, питал к Некрасову слабость. И Некрасов тоже любил его. Они и переписывались, и перезванивались, и встречались частенько в Америке. Приехав в Париж с приватным, как он сказал, визитом, Андрей Седых зашёл к нам на Пасху в 1979 году. Выкушал кулич, рассказал о своей парижской жизни в пору, когда он был просто репортёром Яковом Цвибаком. Скромно сунул Вике какие-то гонорарные деньги и подарил свою книгу «Далёкие близкие»: «Дорогому Виктору Платоновичу Некрасову от друга и почитателя».

Во все годы эмиграции Седых безотказно печатал статьи и рассказы Некрасова и обязательно платил гонорары. Деньги небольшие, но без задержки. Старый литератор, хлебнувший и вкусивший горести и отрады первой эмиграции, он, как никто, понимал, сколь кстати приходятся несколько попутных долларов. А для души еженедельно высылал из Нью-Йорка бандероли с последними номерами «Нового русского слова», чем очень ублажал своего друга.

В начале восьмидесятых Некрасов начал регулярно писать передачи для «Радио Свобода». Многие из них, слегка переработав, посылал в «Новое русское слово», в очередной номер. Особенно ему хотелось, чтобы публиковались материалы об оставшихся в Союзе друзьях, то ли о тех, кто притеснялся, то ли по случаю какой-то их даты, то ли чтобы просто рассказать о них.

После многих лет взаимного благоволения между парижской «Русской мыслью» и Некрасовым начал возникать некий напряг. Когда в газете царила княгиня Зинаида Алексеевна Шаховская, всё было проще, Некрасова без разговоров печатали.

Но затем редакцию возглавила И.А. Иловайская и в редколлегии, видимо, была принята линия, при которой статьям Некрасова первостепенная роль не отводилась. Отношения поддерживались корректные, и газета временами его печатала – но когда он сам отстранял обиду, звонил и посылал какой-либо неотложный материал.

Смею предположить, что в то время редактор и парочка влиятельных диссидентов решили, что грянул час провозгласить «Русскую мысль» дружиной архангелов, рубящихся с Империей зла. А статьи Некрасова были, считали в редакции, беззубыми, мягкотелыми или просто вне злободневного клича.

В редакции работала открыто к нему благожелательная Ирина Гинзбург, но теперь В.П. даже к ней обращался неохотно…

Тогда Некрасов почти полностью повернулся к «Новому русскому слову», посылал туда практически все свои рассказики и статьи. Возможности «НРС», газеты по-американски внушительной, двадцатистраничной, да к тому же ежедневной, ни в какое сравнение не шли с худосочной восьмистраничной парижской «Русской мыслью». Выходящей раз в неделю и казавшейся американцам местечковой и келейной газеткой, сообщавшей в основном о задавленных на дорогах собачках и сломанном дверном звонке у муниципального советника.

Вот и сейчас В.П. отвалился от телефона, торжествующе потирая руки. Он только что переговорил с главным редактором.

– Я был горд и заносчив в разговоре! – объявил Вика. – Удалось напечатать стихи Генки Шпаликова!

В «Новом русском слове» от 18 июля 1976 года.

Вступительная фраза Некрасова – «Ваша газета будет первой его посмертной трибуной».

Два стихотворения посвящены В.П. Некрасову.

Вырезки из «НРС» будут вклеены Викой в специальный альбом, рядом с фотографиями: Гена с Хуциевым, Гена на киевской кухне напевает мне на магнитофон свои песни, Гена там же улыбается, машет рукой…

Был 1973 год. Уже несколько дней подряд Геннадий Шпаликов повадился приходить к Некрасову ранним утром, часам к шести.

Гена тогда не пил, жил в киевской гостинице, не мог спать и писал стихи. Вернее, переписывал уже написанные, чтоб скрасить одиночество и доставить приятное своему другу Вике. Потом приносил исписанные листочки и клочочки бумаги и подсовывал их под дверь. По утрам Некрасов первым делом шёл к входной двери и радостно объявлял: «Генка опять приходил!» Поднимал с пола листок со стихами, звал меня в кабинет почитать с выражением. Какой талант, причмокивал, какой молодец!

За завтраком Гена пил только пустой кофе, отказываясь от приготовленных мамой оладий или сырников. Был мало похож на молодого симпатягу с фотографии времён фильма «Мне двадцать лет», висящей у Некрасова в кабинете. Одутловатое лицо, некрасивые липкие волосы, дрожащие руки, пот на лбу. Вид нездоровый.

Не улыбался, ходил по пятам за Некрасовым, подробно говорил о новом фильме. Он приехал в Киев пробивать свой сценарий о суворовцах. Рассказывал многие истории о своей учёбе в Киевском суворовском училище.

Через несколько дней Гена отошёл душой, шутил с Вадиком и Милой, а на мою просьбу спеть однажды согласился не ломаясь. Некрасов живо приволок магнитофон, Гену усадили поудобней, Вадик устроился напротив и уставился ему в рот, а Милу попросили выйти в коридор, чтоб не отвлекать исполнителя женской красотой.

Отстукивая рукой такт по столу, Гена куражливо запел свою знаменитую песенку:

– Так у тебя песня не получается! – сказал Некрасов. – Попробуй спеть нормальным голосом. Не кривляйся!

Гена радостно улыбнулся, как-то просветлённо закивал, мол, конечно, можно спеть и серьёзно… И снова запел, и получилось прекрасно, и он записал другие песни, и радовался, когда Некрасов ему аплодировал в дверях кухни, и позировал, обняв Вадика и меня за плечи, а писатель щёлкнул нас несколько раз…

Листочки, исписанные карандашными строками, лежали в отдельной папочке. Некрасов принёс мне пачечку этих обрывков, клочков и салфеток, покрытых стихами. Разглаживал бумажки, без особого труда разбирая почерк.

– Надо перепечатать, – сказал. – Напечатаем моего Генку в «Новом русском слове», я договорюсь с Седыхом…

А через месяц после публикации в «НРС» Некрасов с ликованием потрясал номером «Советского экрана» с подборкой уже других стихов Гены.

– Смотри, Витька, переплюнули мы их, успели первыми! – радовался по-ребячьи Вика.

Да и мне было приятно…