Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Мы с Таней Зелениной решили осуществить давно продуманный вариант. Водка в ресторане непомерно дорогая, много не выпьешь, а воду подают в графинах. Манёвр напрашивался сам собой – принести с собой бутылку и перелить в графин.

Профессор университета, вдобавок французский интеллектуал, Юра Филиппенко пришёл в ужас: мол, это не разрешается, какой будет срам, если официант разоблачит и ославит! Его засмеяли: ничего, от такого стыда ещё никто не умирал, и мы переживём.

Некрасов наблюдал за нашими происками с живейшим интересом, Эдик посмеивался, Мила с Наташей всё-таки немного волновались. Заказали для писателя кавказское вино, алчно выпили всю воду, и я, не дрогнув рукой и душой, перелил под столом водку в графин. Попробовали по первой рюмке. Всё шло на редкость гладко, выпили ещё и ещё. Начали шуметь.

Официант, видя, что воды в графине осталось совсем немного, потянулся, чтобы принести свежей. И отскочил в страхе от дружного вопля: «Нет! Не трогать!» Дико посмотрел на этих странных русских, отошёл, оглядываясь. С Юрой стало плохо. Вика обрадовался до хохота, а мы принялись за кавказские вина. Вечер удался как никогда! Юра ещё долгие годы холодел при напоминании об этом вечере, отказывался понимать, что тут смешного.

По-французски наших эмигрантов печатали на волне моды, иногда из-за искреннего интереса к диссидентам, но чаще все-таки благодаря французским книгочеям, которых привлекали известные по газетам русские имена на обложках.

На французский язык массовыми тиражами издавались единицы – Аксёнов, Зиновьев, Солженицын… Переводчики были виртуозные! Переводили и Некрасова. Очень хорошо переводили, несмотря на чудовищные трудности с толкованием его бесконечных намёков и недомолвок.

Но как можно добротно перевести на иностранный язык восхитительную Тэффи, того же Хармса, пленительного Дон Аминадо или субтильного Венечку Ерофеева?! Как вызвать интерес иностранца к Замятину, восторг от Довлатова? Как увлечь его Шукшиным? Как заставить улыбаться юмору Аверченко?

Об этом Вика пространно толковал за чаем с Ефимом Эткиндом и не соглашался с его, знатока французской литературы, доводами.

– «Мастера и Маргариту» перевели дважды? Прекрасно! – громко восклицал В.П. – Переведут и в третий раз, и в четвёртый! И всё равно не достигнут блеска Булгакова!

– Уже достигли! – горячился Эткинд. – А ты мне напоминаешь советского пьяницу-патриота, уверяющего, что только русские умеют по-настоящему пить!

– А что, скажешь, не умеют? – обижался за Россию Некрасов.

– Скопытиться через час не означает умения пить! – примирительно возражал Фима.

Некрасов с жалостью смотрел на профана-профессора, забыв о причине высокого спора…

На своё пятидесятилетие Владимир Максимов был восхитительно трезв.

Пришедший позже всех Некрасов, применив борцовский захват, сжал в объятиях обалдевшую от такой фамильярности Наталью Михайловну Ниссен, дружески хватил по спине ладонью поэтессу Наташу Горбаневскую и перевернул блюдо с пирожками. Классик-изгнанник был в крепком подпитии.

– Водички газированной не хотите, Виктор Платонович, или, может, птифур возьмёте? – наигранно залепетала Мила, стараясь отвести В.П. от уставленного водкой и вином стола.

– На фуй птифур! – пытался улизнуть В.П. – Где Володя? Володя, ты где?!

Подошедшего Максимова Вика жарко обнял, одарив смачным поцелуем в ухо, громко объявил, что припас для новорождённого некий подарок. И достал из кармана «Красную Звезду», свой сталинградский орден.

– Вот! Награждаю за заслуги перед Россией! – шумел Вика, пытаясь прикрепить награду к пиджаку Максимова.

Тот страшно застеснялся, отводил руку с орденом – да что ты, Вика, зачем мне твой орден, да пошёл ты!.. Некрасов всё-таки запихнул орден в карман юбиляру и двинулся к столу с выпивкой, братаясь с незнакомыми дамами…

На следующее утро в конторе «Интернационала Сопротивления» Максимов протянул мне орден, попросил вернуть его, пожалуйста, Виктору.

– Когда придёт в себя, конечно. Ведь орден-то боевой, а не какая-нибудь медалька к ленинскому юбилею…

Зачем говорить об этом? Зачем афишировать? Чем хвастаться? – злится и дёргается моя жена Мила, отвергающая, по изъяну воспитания, мистицизм выпивки.

Не будем пока что обращать на неё внимание, поговорим по-мужски. Но если и женщины хотят послушать – пожалуйста!

Многое было в своё время высказано и изречено Виктором Платоновичем именно в момент слегка нетрезвой болтовни или же за необременительной бутылочкой. Да и совершено тоже немало, и в самый разгар, и особенно после высокодуховного акта выпивки.

Разве вкусная выпивка не такое же почтенное и всепоглощающее увлечение, как страсть к скачкам, например? Или картам? Или к охоте на невинных зверюшек? Или уступает любовному ознобу при виде молоденькой соседки?

Читая об этом, мы же не протестуем, но покорно листаем книгу – что будет дальше?

Вот и я позволяю себе задерживаться на рассказах о водке и выпивке. В частности, о её роли в жизни Виктора Платоновича Некрасова.

Но вернёмся к нашим баранам, как говорят люди начитанные…

В начале восьмидесятых годов Владимир Максимов организовал «Интернационал Сопротивления», став его председателем. В комитет поддержки были приглашены все западные и эмигрантские светила антикоммунизма. В почётную дирекцию вошли прославленные борцы с советской властью – Владимир Буковский, Эдуард Кузнецов, Арман Малумян. Цель организации была благородной, обширной и непосильной – координация борьбы с тоталитаризмом во всём мире. Потом стало ясно, что с глобальным масштабом погорячились. Поэтому было решено сузить фронт до противоборства коммунизму в двух-трёх горячих точках планеты. Естественно, предусматривалось политическое объединение эмиграции.

Насчёт объединения надежды рухнули сразу. Но в остальном «Интернационал» в течение нескольких лет проявлял похвальную активность и завоевал солидную известность.

Всё держалось на Максимове. Он неукротимо увлекал всех, будоражил прессу, придумывал акции, выискивал средства, убеждал и подбадривал часто капризных соратников.

Главная контора престижно размещалась в трехкомнатной квартире на Елисейских Полях. Внизу было какое-то турецкое агентство, поэтому в те чреватые терроризмом времена у подъезда дежурил полицейский с автоматом. Что ещё более добавляло весу «Интернационалу».

Я был приглашён Максимовым в скудный штат. На полставки и на полдня. Справлял должность администратора. Это включало обязанности завхоза, переводчика, ключника, шофёра, подсобника и архивариуса. Пособлял Максимову доверительными побегушками. Случалось, был его конфидентом. Дважды в год моими стараниями выпускался в свет увесистый обзор прессы об «Интернационале».