Юрий Софиев - Синий дым

Ночные мысли медленно текут,
Ночные мысли паутину ткут,
Ночные мысли пробегают годы
Под этим тонким полотняным сводом.

Но вопреки всему опять пожаром
Пылает жизнь. И в шуме поздних гроз
Под нимбом золотых густых волос
Волнующий овал, что я унёс
В мою судьбу с полотен Ренуара.

Ты мне явилась, как благая весть
О том, что радостью не оскудела
Вот эта жизнь, хоть с ней утрат не счесть,
Хоть сердце бедами переболело.

Сияй, моя вечерняя звезда,
Дарованная щедрою судьбою,
Чтоб озарить последние года
Большой, прекрасной радостью земною.

Бутылкой, выброшенною за борт,
Скиталась жизнь моя по океанам,
Внимательный не привлекая взор,
Но полнилась и солнцем, и туманом.

Её щадили бури много раз!
И ветер бедствий гнал её по свету.
Ещё в младенческий далёкий час
Судьба вручила тяжкий дар поэта.

Среди великих бед и певчих слов
Я прожил жизнь.
Как? толком иль без толка?..
И на песке у отчих берегов
Она лежит сверкающим осколком.

Полуправда — порожденье лжи.
Полуправда — порождает ложь.
Мы хватаемся «во имя» за ножи.
Только нож всегда есть нож.
Полуправда всё разъест, как ржа.
Всё опошлит, всё перевернёт:
Совесть — в вёрткого ужа,
А свободу — в гнёт.

Замок стоит на горе.
От начальных времён
Только стены его сохранились.
Врылись глубоко в землю
И дремлют
С угрюмым челом,
Будто чёрной оспой изрытым.
Тяжело их невольное бремя —
Хранить память стольких веков!
Люди разрушили древние башни
И замок отстроили заново.

Вечер благостный близок.
Отдыхая, синеют просторы.
Много киновари и охры
Разбросал осенний закат,
И обвёл золотою каймою
Нарастающие облака.

Горизонт засинён лесами
Благодатного Гатинэ,
И к подножью замка
Взбегает
Многовековой город.
Выщербленный ветрами веков,
Голый и серый камень.
Черепица буро-зелёная,
И изломанно-резкие линии
Островерхих старинных крыш.
И на трубах,
Как птицы на скалах прибрежий,
Рыжие чинно сидят горшки.
Синеватые жилы каналов
Пролегли у подножья домов,
И несут свои быстрые воды,
Будто венозную кровь.

В узких каменных руслах улиц
Автомобили лучами света
Сумерки синие режут.
И бесстыдно кричат витрины
О победе последнего дня.

Слышны смутные шумы города.
Вечерний смех женщины.
Нервная дробь каблуков.

И, повиснув над городом,
С башен собора Рвут пасти,
Тщетно пытаясь исторгнуть рёв,
Глухонемые химеры.

А кругом,
Широким кольцом,
Как охватом мохнатых рук,
Окружили город
Леса. Леса. Леса.

Я стою со знакомым аббатом
Высоко в амбразуре стены.
И мечтатель аббат,
Со взглядом, закинутым в дали,
Голосом тихим,
Каким говорят на закате,
Мне повествует:

…Пели рога,
Траву красила кровь кабана
И земля была взрыта копытом.
Он добавил:
При этом топтались посевы.
Горе крестьянам! —
Эти леса укрывали
Скот и убогий домашний скарб.

Я подумал:
Они воевали всегда,
Горе крестьянам!

И припомнил восторг неуёмный
Славного трубадура,
Рыцаря-провансальца
Бертрана де Борн.

Его радовали без меры
Эти картины разбоя
Мелких баронских войн.
Его радовало без меры
И то, как в зелёные чащи
Бежали
Всё те же крестьяне,
Палками подгоняя
От страха ревущий скот.

В жизни не было мира,
И нравы были жестоки,
И ближайший сеньор —
Лисица —
Зорко следил за соседом.

И подобно взмаху крыла
Ночной и неведомой птицы,
Аббат всплеснул рукавом
Потёртой чёрной сутаны,
Мне указав на восток.
Там,
На высоком холме,
Среди тёмных осенних чащ
Дотлевали руины
Замка Лисицы.

И мой вдохновенный мечтатель
Начал рассказывать мне
О великой цельности жизни
И о могуществе Рима
В те времена.
— Путь был единый,
Едины стремленья,
И жизни людские сливались
В едином и мощном созвучьи:
Ad majoram Gloria Dei!

Я усомнился,
И осторожно напомнил аббату,
Что мы знаем не только Каноссу,
Но знаем и Авиньон.

И о том, как, корчась, шипело
Человечье мясо
На горящих смрадных кострах.
Чёрно-траурной лентой дым их тянулся
Над чередою веков.

Умер последний бездетный владелец
И замок стал королевским.
В глушь,
В тишину,
В приволье,
В сосновый, смолистый бор
Приезжали рожать королевы.

В этом же замке жила,
В окруженье искусства и знанья,
Дочь короля,
Наречённого pere du people
Ренэ де Франс,
Герцогиня Феррара.
Малый двор её составляли
Художники и поэты,
Поэты и мудрецы.

К ней приезжал на коне,
Из соседних владений,
Высокий и статный старик,
С открытым и смелым лицом,
Гугенот
Гаспар Колиньи.

Жарко пылали дрова
В огромном тяжёлом камине,
И нагретый розовый мрамор
Отражал полыханье огня.

На тёплых каменных плитах,
У ног адмирала,
Вытянув узкую морду
На мощные лапы,
Неподвижно лежала борзая.

В благочестивых беседах
О вере гонимой
С мудрым большим стариком
Коротала Ренэ вечера.

В этом замке она умирала,
Окружённая малым двором.

Всё, что осталось
От этой прекрасной принцессы —
Благодарная память поэтов,
Да горсточка жёлтых костей,
Случайно открытых недавно
В развалинах церкви подземной,
Разрытой учёным аббатом,
Что живёт в единственной башне,
Уцелевшей в веках,
Где должно быть жил
Капеллан.

О, флейта Экклезиаста,
Поющая вечную песню
О том, что всё преходяще,
Всё тленно и непоправимо,
О том, что растущее знанье
Преумножает печаль.

Розу сорвал я с куста,
Что с башней суровой дружен,
И бросил в сыром подземелье
На гробик деревянный
Ренессанса принцессы прекрасной.

Так же, как я, со стены
Смотрела в вечер закатный
На город,
Собор
И леса
Герцогиня Феррара.