Юрий Софиев - Синий дым

Позавтракав, Мучка погрузил на свою многострадальную спину женские одеяла, мы взяли свои рюкзаки и двинулись в поход. Это была чудесная прогулка!

Небольшая группа русской молодежи, по преимущественно студентов Белградского университета, организовала кружок молодых поэтов «Гамаюн». Наиболее тесным звеном в него вошли три студента этого университета: Илья Голенищев-Кутузов, Алексей Дураков и я.

Этот кружок был создан для ознакомления литературной публики с нашим творчеством и издания коллективного сборника, необходимого для самоутверждения. Мы нашли русского предпринимателя, который увлекался поэзией и прочими искусствами, владеющего каким-то подвалом в углу двора большого дома, где он содержал русский кабачок. Его уговорили стать меценатом. Два раза в неделю — в субботу и воскресенье — он должен был организовывать в своем подвальном кабачке выступление поэтов и артистов — это привело бы к наплыву публики, и, соответственно, росту прибыли за счет консомаций [Консомация: напитки и закуска, подаваемые в ресторане. — прим. Ю. Софиева].

Вход в кабачок был бы бесплатным, но и литераторы конечно, тоже выступали бы бесплатно, зато приобретали бы известность, популярность, аудиторию, а правление кружка получало бы от этой прибыли известный процент, и эта сумма составила бы основу для фонда издательства.

Подвал решено было отделать под «Бродячую собаку». Правда, выяснилось, что никто в московской «Собаке» не был, то ли по малолетству, то ли потому, что никто из нас просто не был Москве. Однако наши молодые художники расписали подвал по Ахматовой:

Вскоре появилось объявление в русской газете, что в такие-то дни будут выступать в таком-то кабачке молодые поэты и артисты. И публика действительно повалила, а потом появилась в этой же газете доброжелательная заметка: «В гнезде певчих птиц». Там подробно описывались выступления молодых балерин, певиц и певцов, музыкантов и поэтов. Было упомянуто и о нас троих.

Илья любил читать самоуверенно и энергично:

Концовка была менее самоуверенной:

Мы, конечно, знали «Ариадну» — нашу однокурсницу по факультету, славную и ловкую девушку, ходившую необычайно легкой и стремительной походкой, с теннисной ракеткой под мышкой по улицам Белграда. Рядом с ней топал Илья в своей чёрной широкой шляпе и в своем знаменитом плаще, закинув одну полу его на плечо. Надо сознаться, что, по окончании университета перебравшись во Францию, она предпочла Илье, несмотря на многочисленные и пылкие стихи о ней, какого-то французского виконта и уехала с ним за океан, в Америку.

Знакомый корреспондент в той же заметке рассказал и о Дуракове о его прелестных лирических стихах. Алексей в то время тоже был влюблен в одну русскую красавицу, которая так же, как и Кутузовская «Ариадна», не особенно реагировала на пыл своего ухажера. Но Алексей описывал свои чувства, живописал свою пассию в искренних, простых, лирических стихах и с восторгом читал их всюду, в том числе и в кабачке:

Я же читал «По ночам оживают игрушки…» А затем рассказывал о нашей «значительной» болтовне с моим «мудрым» шутом* [Вероятно, отец имел в виду Аничкова. — прим. Ю. Софиева.]

Мне почему-то казалось, что наши человечные, «мудрые» беседы должны были интересовать и слушателя. Действительно, благодаря исключительной благожелательности моих друзей, этот злосчастный шут стал достаточно популярен в Белграде, конечно, среди русских.

В итоге наш меценат честно и щедро отсчитывал нам положенные проценты с прибыли и наша подвально-поэтическая деятельность привела к изданию коллективного сборника «Гамаюн». Выборная редколлегия из наиболее активных и «обещающих» приступила к отбору материала. Что греха таить — в основу ее деятельности был положен принцип: «свобода, равенство, братство», равенство и братство для членов редколлегии. Ничем не обузданная свобода редколлегии в отношении остальных участников «Гамаюна». Их было тоже не менее шести человек, но на их долю досталось не более четверти намеченных Сборнике страниц. Наше дружное звено целиком входило в редколлегию, и, как все остальные сочлены, на основе упомянутого принципа мы тиснули в сборник по десять стихотворений.

Появление сборника было отмечено в прессе. Белградское суворинское «Новое Время» обрушилось на нас с Ильей за «футуризм и заумь», хотя футуризмом там и не пахло! Обрушилось с ядовитым сарказмом и иронией. Правда, теперь я бы сам написал о своих тогдашних стихах с таким же «ядовитым сарказмом и высокомерной иронией». Но тогда мы с Ильей были счастливы, что Суворин наши стихи обругал. Тем более, что профессор Аничков к ним отнесся вполне милостиво.

Дуракова и Елачича они снисходительно потрепали по плечу.

А «наиболее обещающим» был объявлен некий поэт, особенно рьяно ратовавший за «колокольный звон», «березки» и «Воскресение России под двуглавым орлом».

Во всяком случае, это была наша первая публикация — 1923 год. Впоследствии я считал первой моей публикацией стихи, напечатанные в журнале «Звено» в Париже, в 1926 году, под редакцией Георгия Адамовича. В этот год я не был еще ни с кем знаком, просто послал стихи в редакцию журнала и был очень счастлив, когда их обнаружил в печати.

После выхода сборника «Гамаюн» распался. С несомненностью выяснилось, что члены этого кружка оказались столь разнородными, столь враждебными друг другу по вкусам, по литературным направлениям и, наконец, по политическим взглядам, что всякое мирное сосуществование было немыслимым.

Разложение «Гамаюна» способствовало образованию в русском Белграде литературного кружка «Одиннадцать», названного так по количеству участников. Само название указывало на замкнутость кружка, не склонного к расширению. Как он возник? Профессор Е.В. Аничков был не только нашим университетским учителем, скоро у нас сложились с этим чудаковатым, великодушным стариком очень простые, искренние, сердечные и дружеские отношения.