Бернард Быховский - Гассенди

Скептицизм, служивший одним из источников философии Гассенди, играл прямо противоположную роль: это воинствующий антидогматизм, непримиримый к апологетике и мертвящей догматической рутине, направленный не против разума и научного мышления, а против всего того, что их парализует, препятствует их обновлению и развитию. Скептические мотивы, столь явственные особенно в первой работе Гассенди, объясняются не якобы притупляющей их последующей эволюцией его воззрений, а теми возможностями, которые были доступны ему в анонимной работе. Прогрессивный скептицизм Возрождения, этот «таран, штурмующий твердыни мракобесия» (9, стр. 62), служил для Гассенди острым оружием в борьбе против схоластического доктринерства. С его помощью он пытался «сбить чванную спесь с аристотеликов» (5, т. 2, стр. 12), «сломить высокомерие философов-догматиков» (5, т. 2, стр. 715). То был скептицизм, обращенный против закостенелого прошлого, выражавший необходимость разрушить старое, косное, мертвое, чтобы расчистить путь для движения к новому.

Прав Хесс, говоря, что для Гассенди скептицизм— «желанный союзник» (47, стр. 75). Прав Пентар, видя в скептицизме Гассенди оружие борьбы «против тирании официальной мысли» (58, стр. 150). Прав и Рошо, называя скептицизм Гассенди «тактическим» (61, стр. 5): «Скептицизм у него был лишь исходным пунктом и средством, а не целью» (62, стр. 29). То был «полемический и антиметафизический скептицизм», «радикально отличный от фидеистического и апологетического скептицизма… всецело пренебрегающего разумом и провозглашающего ничтожество всякого познания, приобретенного с его помощью…» (28, стр. 89, 470). С такого рода скептицизмом учение Гассенди не имеет ничего общего, оно является его прямой противоположностью.

Но этим, как и своим негативным по отношению к догматизму характером, проблема скептицизма Гассенди не исчерпывается. Антидогматическая сущность его скепсиса имеет и другую, позитивную сторону, представляющую не меньший интерес. Скептицизм Гассенди «глубоко двойствен» (28, стр. 88). Задача его не исчерпывается критикой опровергаемой им господствующей философии, но имеет также позитивное, директивное значение для противопоставляемой ей новой философии, основным принципом которой должно быть: не удовлетворяться достигнутым, не довольствоваться тем, что утверждается как истинное, не останавливаться на пройденном пути, ничего не считать абсолютным, не требующим и не допускающим пересмотра, исключающим возможность и необходимость изменения и обновления. Скептицизм становится стимулом самокритичности: «…я далек от мысли предлагать здесь мои утверждения как нечто достоверное» (5, т. 2, стр. 12). Для Гассенди это не простая скромность, а руководящий принцип научного познания: скептицизм перерастает в принцип относительности истины. Девиз догматика: вот истина, на колени перед ней! Истину не ищут, а усваивают. Она не задана, а дана: в «Метафизике» Стагирита, в «Сумме теологии» Аквината.

Для скептика же поиск истины «подобен погоне за улетающей птицей» (5, т. 2, стр. 386) — безнадежная, неосуществимая, заранее обреченная на провал затея. Пирронисты «не соглашаются признать какие-то вещи теплыми, а не холодными, хорошими, а не плохими, необходимыми, а не излишними. Поэтому для них все безразлично» (5, т. 2, стр. 393). И догматики не без основания обвиняют пирронистов в том, «будто они так же строят догматы» (5, т. 2, стр. 395). Их девиз: не ищите, ибо не обрящете!

При всей своей нетерпимости к догматизму и при всем своем использовании в борьбе против него скептицизма Гассенди, однако, не принадлежит к скептикам в собственном смысле. Вся его язвительная критика господствующей философии проникнута «исключительно стремлением к истине, для достижения которой предвзятое мнение указанных философов служит, как я чувствовал, большим препятствием» (5, т. 2, стр. 13). Подлинное знание — не химера, не несбыточная утопия, а насущная необходимость, претворение которой в действительность — первая заповедь философов. «…Природа как бы избрала философов для того, чтобы с их помощью знание утвердилось в мире, где царило противное знанию невежество» (5, т. 2, стр. 386). История философии для Гассенди, — не история человеческих заблуждений, а история борьбы истины с заблуждением. Усилия древних мыслителей не бесплодны. «Поэтому надо воздать величайшую благодарность великим мужам за то, что они как бы из рук в руки передали нам свои наблюдения… Куда, в самом деле, скажи мне, могли бы обратиться те, кто ныне философствует, если бы они не опирались на плечи такого числа знаменитых мужей?» (5, т. 2, стр. 387—8).

Но все дело в том, что нельзя останавливаться на достигнутом, на уже познанном. Нельзя поворачивать философию в прошлое. Непознанного неизмеримо больше, чем познанного. Последнее бесконечно мало по сравнению с первым, которое бесконечно велико. И самая грозная опасность для философии — что еще скрытая от нас под глыбой догматизма истина «будет похоронена навсегда» (5, т. 2, стр. 55). Весь так называемый скептицизм Гассенди направлен на предотвращение этой опасности. И хотя один из параграфов его «Парадоксальных размышлений» назван: «Объявляя вещи непознаваемыми, пирронисты не поступают противно природе» (5, т. 2, стр. 385), следующий параграф озаглавлен: «Наряду с этим все же следует допускать существование различных наук». Ключом к этой антиномии является не агностицизм, а стремление «открыто признавать то, что ты не знаешь того, чего действительно не знаешь» (5, т. 2, стр. 388).

В полемике с Декартом Гассенди утверждает: «Мы могли бы думать, что по природе своей подвержены ошибкам и способны обманываться даже относительно вещей, кажущихся нам наиболее достоверными; однако мы считаем, что по своей природе способны познать истину…» (5, т. 2, стр. 478). Наиболее точно выражает его позицию высказывание в «Письме по поводу книги лорда Эдуарда Герберта, англичанина, „Об истине“» (1634): «Ибо хотя я не стану утверждать на манер академиков, что истина вещей непознаваема, однако я считаю возможным утверждать, что до настоящего момента она не познана» (5, т. 1, стр. 83).

Господствовавшее миропонимание безнадежно устарело. Оно превратилось в миронепонимание. Каждый новый шаг научного познания оставляет позади традиционные представления о мироздании. Но новая наука еще очень молода. Она только начинает свой путь. Перед ней необъятная ширь неведомого, нескончаемые горизонты непознанного. Философия обязана предостеречь и новую науку от застоя, побуждать ее к непрестанным исканиям. Гассенди призывает никогда не забывать, что, как бы значительны ни были новые научные открытия, всегда остается бесконечное множество скрытого, требующего все новых и новых открытий.