Мэй Пэнг - Любить Джона: Нерассказанная история

Я проводила их до машины. Стоя на улице, я слышала, как Джон кричал: «Я ненавижу Романа Поланского. Он ебучий козел.» В его голосе слышались в равной степени ярость и мука. Он кричал так же, как и в ночь, когда Спектор связал его.

Я ринулась назад в квартиру. Джон был наверху. Трясясь от ярости, он пытался выломать одну из четырех стоек кровати. «Это все из — за Романа Поланского! — кричал он. — Во всем виноват Роман Поланский!» Мы встречали Романа Поланского на нескольких вечерах, и Джон никогда не выражал злости по отношению к нему. На моих глазах он начал методично разрушать все, что попадалось ему под руку. Он поднял телевизор и с силой швырнул его об стену. Взяв светильник, он разбил им зеркало, а потом разбил светильник об стул. Он вытащил из шкафа ящик и стал рвать на клочки одежду. Я постаралась успокоить его, но когда я приблизилась к нему, Джон сорвал цепочку с моей шеи — цепочку, которую, как он знал, я обещала своей маме никогда не снимать — бросил ее на пол и растоптал.

Мои слова не действовали на него. Джон был в ярости из — за того, что позволил Джесси манипулировать собой и был унижен действиями полиции. У него снова случился заскок. Самым лучшим было держаться от него подальше. Я старалась сохранять спокойствие, нов таком состоянии Джон был очень опасен, и я боялась его.

Мне была нужна помощь, но я не знала, кого разбудить. Подумав немного, я решила позвонить Йоко. В конце концов я позволила ей уговорить себя вернуться — пусть знает, на что она меня подбила.

Пока я с ней говорила, ей были слышны звуки разрушения. Йоко не захотела участвовать в этом. «Позвони Эллиоту Минцу», — обрубила она и повесила трубку.

Я тут же позвонила Эллиоту, который сказал, что уже идет.

«Эллиот, — заорал Джон. — Я не потерплю этого еврейского ублюдка в моем доме. Я убью его, если он войдет сюда.»

Я опустилась вниз и старалась сохранять спокойствие, пока не придет Эллиот, а Джон наверху продолжал все крушить. Время от времени он выходил на лестницу и выкрикивал: «Если я увижу этого еврейского ублюдка, я убью его.» Однако Джон не спускался, и шум вскоре прекратился. Я подумала, что он вырубился и потихоньку поднялась, готовая убежать, если Джон все еще не спит. В комнате был завал, и Джон отрубился на сломанной кровати. Мне стало так грустно, что я заплакала. Эллиот так и не пришел.

Проснувшись утром, Джон посмотрел вокруг. «Я снова наделал дел? — спросил он, опять ничего не помня. — Что случилось?»

Я протерла глаза и дрожащим голосом описала, что было.

Джон поднял свою разбитую гитару «Мартин»: на нее упал телевизор. «Впервые за все эти годы я сломал свою вещь». Он повернулся и печально посмотрел на меня. «На тебе нет твоей цепочки», — сказал он. Я показала ее. «Извини, извини, — тихо сказал Джон. — Я не хочу, чтобы Джулиан узнал об этом.»

Я встала и приготовила кофе. Позвонила Йоко. Она назвала три причины ночного происшествия, и Джон повторил их мне: Джон взорвался потому, что я не делала свою работу, что Синтия хотела вернуть его, и что он увиделся с Джулианом, несмотря на то, что ей было обидно от того, что она не может увидеться со своей дочерью, Киоко, которую, как утверждала Йоко, похитил ее отец, второй муж Йоко, Тони Кокс.

Вскоре позвонил Эллиот Минц и сказал, что подошел к входной двери, но услышав, как Джон кричит, что убьет его, решил не входить.

«Он очень смелый человек», — сардонически заметил Джон, когда я отошла от телефона. Затем он позвонил Джулиану и с удовольствием поболтал с ним. Похоже было, что они с Синтией ничего не знали о случившемся, и Джону стало легче.

Когда в полдень мы вышли из дома, перед зданием была небольшая толпа. Пока мы шли к машине, они тянулись за нами. Нам еще не было известно, что мы стали газетной сенсацией. На первой странице был помещен подробный материал об «Инциденте с «коктесом» в «Трубадуре», в котором приводились слова официантки о том, что Джон настойчиво повторял ей, что он Джон Леннон (что было неправдой), и что она ответила ему: «Ты просто придурок с «коктесом» на голове» (чего я от нее не слышала). Газета также описывала посещение нашей квартиры полицией и напечатала наш адрес. Теперь было понятно, почему возле дома месились люди. К вечеру их стало еще больше. Все время звонил телефон, и репортеры просили информации из первых рук.

Джон чувствовал себя в западне. Он не хотел выходить к толпе, но и торчать в заточении не хотелось.

«Нам надо убраться отсюда, — сказал он. — Давай переедем в отель.»

«А как мы за него будем платить?» — спросила я.

Джон задумался. «Мы внесем эти расходы в бюджет альбома. Поехали.»

Собрав вещи, мы переехали в отель «Биверли Вилшер». В течение трех месяцев мы дважды вселялись и выезжали из квартиры Гарольда Сидера, въехали и выехали из дома Лу Адлера и слетали в Нью — Йорк, вернувшись на следующий день в Лос — Анджелес. Когда мы регистрировались в отеле, Джон повернулся ко мне и сказал: «Мне следует назвать род своих занятий — цыган».

На следующий день мы увиделись с Синтией и Джулианом. Хотя они читали обо всем в газетах, они ни словом не обмолвились об инциденте с «коктесом», и мы тоже молчали. Визит Джулиана приближался к концу, и Джон изо всех сил старался в эти последние дни доставить своему сыну как можно больше удовольствия. Поскольку Джулиану очень понравился Диснейленд, мы сходили туда еще два раза.

Когда они уезжали, мы отвезли их в аэропорт. «Я хочу снова приехать к тебе в следующие каникулы», — сказал Джулиан Джону перед посадкой в самолет.

Когда мы вернулись в машину, Джон откинулся на спинку сиденья и с глубоким облегчением выдохнул.

«Ты должен дать мне одно обещание», — сказала я по дороге домой.

«О чем?»

«Я хочу, чтобы ты звонил один раз в неделю Джулиану. Будет ужасно, если ты разочаруешь его, снова исчезнув. Ты для него теперь реальность и должен поддерживать с ним связь.»

Джон что — то промямлил. Потом сказал: «Это правильно. Я обещаю тебе, Фанг Йи.» Помолчав немного, он вдруг сказал: «Мне очень хотелось бы поддерживать отношения со своим сыном.»

После отъезда Джулиана наше внимание естественно переключилось снова на Спектора, который был озабочен одним: судебным слушанием дела об опекунстве. «Слушание завтра, и мне нужно, чтобы вы пошли со мной. Мне нужно, чтобы вы были со мной в зале суда. Мне нужно, чтобы вы сидели рядом со мной.»

Мы решили пойти. Джон действительно хотел помочь. Но как только Спектор увидел свою жену Ронни в зале суда, он вскочил и стал на всю комнату выкрикивать ругательства в ее адрес. Джон изо всех сил старался усадить его, и кончилось тем, что они стали спорить между собой.

«Я думал, ты хоть на этот раз будешь вести себя спокойно, — сказала Джон. — Неужели ты собираешься прийти сюда днем и разораться перед судьями?»