Мэй Пэнг - Любить Джона: Нерассказанная история

Отъезд мы запланировали после дня рождения Йоко, которой 18 февраля исполнялся 41 год.

В свой день рождения Йоко отказалась пойти с нами куда — нибудь и пригласила нас в Дакоту. В квартире было пусто. Йоко, одетая в ночной халат, решила провести свой день рождения в постели. Мы проследовали за ней в спальню, и она на наших глазах забралась под одеяла и натянула их до подбородка.

Джон сел на краю кровати. «С днем рождения, Йоко», — бодро сказал он, и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

«С днем рождения, Йоко», — эхом отозвалась я.

Она слегка улыбнулась. У нее был вид бодрившегося смертельно больного.

«Как ты себя чувствуешь?» — спросил Джон.

Она не ответила.

«Йоко, ты в порядке?»

Она снова выдавила бодрую улыбку. «Все отлично, — прошептала она. — Я счастлива, как никогда.»

Мы старались развеселить ее, и она продолжала уверять нас, что очень счастлива, но ее тон оставался похоронным, и в конце концов это подействовало и на нас.

«Я не переживаю, что мне уже сорок один», — мягко сказала она, умоляюще глядя на нас, словно ее только что приговорили к смертной казни, и только мы могли помиловать ее.

Джон зашагал по комнате. Потом сказал: «Пойдем», — и направился к двери. Наш визит длился всего двадцать минут.

Через два дня, когда мы уезжали в Лос — Анджелес, Джон сказал мне, что хочет съездить в Дакоту попрощаться с Йоко. Пока я собирала вещи, он поехал. Джон всегда любил ездить в аэропорт и оттуда на лимузине, и, когда я все собрала, мы с водителем подъехали к Дакоте. Я позвала Джона, и через несколько минут он спустился.

По дороге в аэропорт Джон был странно молчалив. «Как она? — спросила я. — Ей лучше?»

«Все отлично.» Хотя в глазах Джона ничего не отражалось, я чувствовала, что он о чем — то напряженно думает. Очевидно, Йоко что — то сказала ему, что омрачило его. У нас был счастливый месяц в Нью — Йорке. Тем не менее, было видно, что всего за полчаса в Джоне снова была вызвана какая — то озабоченность.

«Всякий раз, когда на твоем лице такое выражение, это означает, что ты размышляешь о чем — то — о чем — то, что тебе сказала Йоко, сказала что — то обо мне. Что она сказала?»

«Ничего.»

«Точно?»

«Да.»

Как только самолет поднялся в воздух, Джон заказал водку. Он проглотил ее и заказал еще. За второй порцией последовала третья, а затем четвертая. Меня охватила паника. Я не могла запретить ему пить и боялась, что он может разбуяниться в самолете и начать все крушить, как в спальне Гарольда Сидера.

«Хватит пить, — тихо сказала я. — Пожалуйста, скажи мне, о чем ты думаешь?»

Джон повернулся и уставился на меня. Его глаза сверкали гневом. «Как ты могла так поступить со мной?» — крикнул он.

«Как поступить?»

«Я понимаю, что об этом не стоит говорить. Это не мое дело, но я ничего не могу с собой поделать. Я не могу выразить, какую боль ты мне причинила.»

Он заказал еще выпить. Его лицо выражало боль.

«Как ты могла так поступить со мной?» — повторил Джон, сделав глоток. Затем он допил и медленно повернулся ко мне. Схватив мою руку, он стал выкручивать ее. Он был похож на ребенка, играющего какой — то игрушкой, которую он вдруг решил сломать. Я крикнула и попыталась вырваться. Он выкрутил руку еще сильней. Я замерла, не шевелясь. «Я не имею права говорить об этом», — снова сказала он.

«Скажи! Скажи, пожалуйста!»

Джон открыл было рот, но не смог говорить. Вместо этого он отпустил мою руку и схватил меня за волосы, откинув мою голову на спинку сиденья. Его сознание было помрачено. Такой вид у него был всегда, когда он напивался. Все места в салоне первого класса были заняты. Можно было убежать в салон для туристов, ноя боялась, что если я встану, Джон действительно взорвется. В такие моменты я до ужаса боялась Джона. Боясь пошевелиться, я ждала, что будет дальше.

Вдруг он закричал: «Йоко рассказала кое — что о тебе.»

«Что она тебе сказала?»

В конце концов Джон сказал мне, что Йоко разузнала о человеке, с которым я когда — то встречалась и которого Джон тоже знал, и она рассказала ему о моей связи с этим мужчиной. «Этот друг сказал, что у тебя слабое либидо», — выпалил Джон, снова дернув меня за волосы. Ревнивый до безумия, Джон всегда болезненно переживал мысль о том, что его женщина когда — то была, или возможно была с другим мужчиной.

Я посмотрела вокруг. Сидящие рядом с нами делали вид, что не слушают, но было видно, что они слушают. Я повернулась снова к Джону.

«Это было три года назад. Три года назад, и я даже не думала, что у нас будет что — нибудь серьезное.»

Джон дернул меня за волосы: «Йоко сказала мне, что ты спала с ним только один раз, и у тебя было слабое либидо.»

«Я не любила его так, как люблю тебя, — взмолилась я. — Мне было неловко, и я, вероятно, не дала ему удовлетворения.»

Я не смотрела в глаза Джону — не потому, что была смущена, а потому что не могла выдержать его безумного взгляда.

«Йоко поинтересовалась, как я могу быть счастлив с женщиной, у которой слабое либидо. Я защищал тебя перед Йоко. Я сказал, что у тебя достаточное либидо для меня. Я сказал ей, что у тебя отличное либидо. Мне пришлось защищать тебя.»

Я посмотрела на Джона. Мои слова и логика не доходили до него, и автоматически я вспомнила, как Йоко сказала мне, что знает, чего он больше всего боится.

Джон должен был знать, что женщина по — разному реагирует на разных мужчин и что я считаю его прекрасным любовником. Я не могла вспомнить и дня, когда мы были бы вместе и не занимались любовью, даже тогда — во время тех ужасов в Лос — Анджелесе. Однако Джон снова предпочел впасть в жалость к себе, игнорируя истину. Мне было не по себе, а он продолжал пить водку, кричать и набрасываться на меня. Вокруг все молчали, не обращая на нас внимания, хотя видели, что происходит. Время от времени проходила стюардесса, подливая Джону в стакан и глядя в другую сторону, когда он хватал меня за волосы и выкручивал мне руки.

Джон продолжал обвинять меня, все больше пьянея. «Из — за этого я должен был защищать тебя перед Йоко.»

Чем больше он говорил это, тем хуже мне становилось — не из — за того, что у меня было три года назад, а потому, что один его разговор с Йоко был способен перечеркнуть все счастье предыдущих недель. Джон бушевал еще целый час, и чем больше он свирепствовал, тем больше я понимала, что в любую секунду он может что — нибудь со мной сделать или начнет крушить самолет. Мне стало так плохо, что я почувствовала головокружение, а в желудке начались спазмы.

Вдруг Джон дернулся, наклонился и его начало рвать. Я схватила рвотный пакет и подставила. Джона все рвало и рвало, он буквально выдавливал из себя кишки. Закончив, он откинулся на спинку сиденья, побледневший и измученный.