Владимир Листенгартен - Рассказы

Таможня начинала работать в 2 часа ночи, пропускала за раз лишь 15–20 семей, которые затем садились на электропоезд, шедший в Братиславу.

Первое, что мы узнали, так это то, что таможню можно проходить только с носильщиком. Причем все чемоданы должны лежать на тележках. Носильщики пользовались случаем и заламывали безумные цены. Они же продавали тележки. Мы уже собрались купить тележку, когда кто-то сказал нам, что в конце перрона они стоят в большом количестве — иди и бери.

Можно не спать одну ночь, можно две, но больше — мало кто выдержит. Я нашел выход — снял в городе квартиру с несколькими кроватями на дневное время. Хозяева уходили на работу, а мы, отсидев ночь на вокзале в надежде пройти таможню, по очереди шли отсыпаться. В буфете на вокзале не было ничего, кроме чая. Не было и сахара, в чай наливали мед. Так мы и промывали четыре дня свои кишки чаем.

Носильщик, которого мы наняли, сказал, что если мы ему заплатим соответствующую сумму, то на таможне проверка будет носить поверхностный характер. Мы, конечно, согласились. И вот настала ночь, когда подошла наша очередь. Мы стояли возле своей тележки, когда к нам подошел начальник вокзала:

— Я снимаю вас с очереди, у вас слишком много вещей! Извольте отправлять их багажом.

— Что вы, какой багаж, мы же уже уезжаем, а багаж можно было отправлять только из своего города.

Он морочил нам голову около получаса, пока я не спросил напрямик:

— Сколько ты хочешь?

Он оглядел наши вещи:

— Четыреста рублей.

— На, бери и оставь нас в покое.

Несмотря на ручательство носильщика, на таможне все вещи из чемоданов выкидывали на стол, а затем по одной носильщик забрасывал все это обратно в чемоданы, ставил на них колено, чтобы закрылась крышка, при этом все внутри скрипело и трещало, а то, что могло сломаться, — ломалось. Совет писать в таможенной декларации вместо общего количества колец или ложек все по одной: с одним камнем, с двумя, один набор и тому подобное — сработал. Вывоз ювелирных изделий проблем не вызвал.

Как я уже говорил, уезжая нам надо было на что-то потратить свои деньги. Среди прочего с большим трудом, по знакомству, было куплено несколько ковров ручной работы. Как только таможенник их увидел, он воскликнул:

— А вот это провозить нельзя, мы пропускаем только ковры машинной выработки.

— А это не ручные, они машинные!

— Ну, что ж, сейчас пригласим эксперта.

У меня все внутри сжалось: пропали мои ковры — не пропустят! Пришел «эксперт», потрогал ковры и, к моему удивлению, заявил, что они машинные. Я подумал: «Побольше бы таких экспертов на таможне, жить стало бы легче». А вот старинные настенные тарелки наш «друг»-таможенник не пропустил, но, к счастью, и не конфисковал. Их пришлось оставить провожавшим нас друзьям.

И вот, наконец, мы в электропоезде. На каждую семью — купе. Если в семье один или два человека — все прекрасно, помещаются все вещи и даже можно прилечь. Но нас было четверо. После укладки вещей негде было даже присесть. Но мы знали, на что идем. Слишком уж хотелось покинуть эту родину-«мачеху». Вагон электропоезда не отапливался, мы дрожали от холода. К счастью, моя жена не растерялась: она тут же вскрыла тюки с постелью, которую мы везли, и раздала каждому по одеялу. Мы согрелись.

В Братиславе поезд встречают носильщики, опять носильщики! Они предлагают перевезти наши вещи туда, где через 8 часов остановится электропоезд на Вену.

— Но у нас нет ваших денег!

— Платите долларами!

— Но у нас нет долларов (на самом деле некоторое количество долларов у нас было, но так мало, что расставаться с ними не хотелось).

— Тогда платите водкой или коньяком. За каждую тележку две бутылки водки или одна бутылка коньяка.

Коньяк у меня был. Пришлось согласиться. И вот наши вещи погружены на тележку, которую везут носильщики, и мы идем вслед за ними. Дорога дальняя: мы опускаемся на грузовом лифте, проходим по подземному переходу, снова подымаемся наверх, где вещи разгружаются на перрон. Забрав бутылки водки и коньяка, носильщики исчезают. А мы осмотревшись понимаем, что находимся на том же месте, где вылезли из электропоезда, наши вещи и нас просто повозили по кругу. Но ничего не поделаешь. Подходит поезд на Вену. Он совсем другой: отдельное отделение для багажа в конце вагона, мягкие кресла. Мы говорим друг другу: «Слава Богу, кажется, мы уже на Западе!»

Наша приятельница, Лариса, уехала из СССР в Германию. Многие годы у нее жили собаки — японские хины: когда умирала от старости одна собака, она брала щенка той же породы. Та собака, которую она при эмиграции привезла с собой в Германию, была стара и вскоре умерла. В клубе собаководов в Кельне ей посоветовали обратиться к одной даме, у которой были щенки этой породы. Щенков было несколько, но цены за них дама заломила очень высокие. Лишь за одного щенка, который выглядел больным, она просила меньшую сумму. Денег у Ларисы было немного, пришлось взять больного щенка. Она его выходила. На выставках собак в своей группе он получал медали как за чистоту породы, так и за все другие показатели.

Лариса была одинокой женщиной и собака для нее была членом семьи. Когда она собралась навестить друзей и знакомых в своем родном городе Ленинграде, она, естественно, взяла с собой и ее. Все было хорошо. Собака имела все необходимые документы, и ее без разговоров пропустили на таможне. Совершенно другая картина возникла при выезде из России. Таможенник заявил, что документы поддельные, что она купила собаку в России и не имеет права ее вывозить и так далее, и тому подобное. Ларису довели до истерики. Она кричала:

— Вы негодяи, больше никогда я не приеду в эту проклятую страну.

На крики прибежал начальник. Проверив документы и получив от Ларисы свою долю проклятий, он решил избавиться от скандалистки и, наконец, пропустил ее с собакой. Лариса выполнила свое обещание — больше она в Россию не ездила. Нервы дороже!

Уже живя в Америке, в Техасе, мне пришлось несколько раз ездить в командировки в Россию и проходить таможню. Зная на горьком опыте, с кем я имею дело, я тщательно заполнял таможенную декларацию. В первую очередь я вписывал в нее мой золотой перстень, который мне подарили сотрудники геологической партии, когда праздновали мое пятидесятилетие, и с которым я не расставался. И вот после недельного пребывания в России я уезжаю и снова прохожу таможню:

— А что это у вас за перстень?

— Я указал его в декларации, когда въезжал, указал и сейчас, когда выезжаю.

— А где он сделан?

— В СССР.

— А как вы мне докажите, что не ввезли какой-то тоненький иностранный перстенек, а вывозите массивный золотой перстень, который вы незаконно купили в России?