Евгений Матвеев - Судьба по-русски

— Нет…

— Будет говорить. Ответа не давай ни ей, ни Цареву. Решать надо сообща. А то периферийные театры оголяем, забираем у них актеров, которые им самим нужны. Приезжает такой актер в Москву, где своим ролей не хватает, тоже начинает простаивать, через год-два уже чахнет… Сколько таким образом загублено талантливых людей… Мы в Комитете думаем так: надо устроить тебе дебют. Из нескольких московских театров пригласим художественные советы, сами придем… Там видно будет, какому коллективу ты ближе… — И тут впервые Николай Николаевич улыбнулся. — Может, все же «Красному факелу»?

Если бы он знал, как мне хотелось крикнуть: «Домой хочу! Зачем на мою голову столько испытаний?»

Я чувствовал себя неловко — тоже не понимал, почему вдруг вся эта суета вокруг меня? (Честно говоря, я и сейчас не могу это объяснить.) Спрашивал себя — где мое место? В каком театре? И есть ли оно вообще для меня в столице? Ведь я еще ни одного театра здесь не видел. МХАТ для меня — это Станиславский, Немирович-Данченко, Москвин, Качалов, Тарасова. Андровская, Ливанов… А Малый? Это Щепкин, Мочалов, Садовские, Ермолова, Остужев, Пашенная, Рыжова…

Имена, имена! Но ни одного из спектаклей этих театров я не видел! Из прочитанного, услышанного ранее тянулся к Малому. Почему? У них там — яркость характеров, сила страстей, национальная самобытность… Но это была только моя интуиция. Можно ли ей довериться?..

Вспомнил слова Беспалова: «Сначала посмотри спектакли в театрах… Пусть сердце тебе подскажет, где твое место… Если оно вообще там есть…»

Прежде чем я увидел спектакли МХАТа, состоялась наша первая (и последняя) встреча с Аллой Константиновной Тарасовой. Она сказала тогда:

— О Художественном театре вы знаете понаслышке и больше со слов Верочки Редлих (позже я узнал, что они были если не подругами, то сокурсницами у Станиславского). Это уже немало, но… — Тут она поднятым пальчиком дала понять: МХАТ — это МХАТ!..

Пусть простит меня Господь, но, слушая ее, я меньше всего думал о МХАТе… Я видел перед собой хоть и не юную, но божественно красивую женщину, ее полную очарования улыбку…

В тот же вечер я впервые в жизни вошел в зрительный зал Художественного театра. Играли «Мещан» Горького. И надо же: в прославленном театре я почувствовал себя (тогда мне стыдно было признаться в этом самому себе) обманутым… Если бы не «чайка» на занавесе, я бы подумал, что случайно забрел не в тот театр…

Спектакль вялый, совершенно лишенный эмоциональной пружины. Актеры двигались по сцене, как сонные: словно делали великое одолжение зрителю. Мне все время хотелось им помочь, подтолкнуть — ну нельзя же так играть! Прошу прощения за сравнение, но это было все равно что смотреть футбольный матч, где игроки еле ходят за мячом, не бегают, а едва передвигают ноги…

Если бы я не увидел ничего другого из спектаклей МХАТа, то театральная культура столицы после тех «Мещан» произвела бы на меня удручающее впечатление. Правда, я еще ругал себя мысленно: «Дурак я! Провинциал дремучий! Ничего не смыслю в тонкостях столичного искусства!..» Как хорошо, что потом мне посчастливилось увидеть «Три сестры», «Дядю Ваню»…

Не знаю, почему тот увиденный мною первым спектакль в МХАТе был таким: то ли режиссура была неудачная, то ли потому, что Горького вообще непросто ставить? Хотя у Товстоногова те же «Мещане» стали событием: ничего равного я больше не видел и даже рядом поставить с тем спектаклем не могу никакой другой. Вот это был Театр! С большой буквы! С какой силищей проживали на сцене Евгений Лебедев, Николай Трофимов, Кирилл Лавров, Людмила Макарова, Владимир Рецептор!.. Второй, третий, четвертый планы спектакля были так проработаны, так наполнены страстями!!! Вот это театр, как я его понимаю! Но это было много позже…

А тогда на мхатовском спектакле «Мещане» я сидел и думал: «Какая все же гибельная для искусства штука — правденка, а не правда. Беда, когда актеры ловко имитируют органичность, этакую легкость общения на сцене»… Украинцы про такое говорят: «Так тонко, так тонко, що аж ничого не видно». От себя хотелось добавить: нет, видно — видна скука… В таком случае уж лучше мое «пере», чем чье-то «недо»…

Вот с такими первыми впечатлениями от московской театральной жизни я и появился в кабинете директора Малого театра. Старинная мебель, люстра, канделябры, дорогой ковер… В этом интерьере — двое: хозяин, Михаил Иванович Царев, и главный режиссер Малого Константин Александрович Зубов.

Они предложили мне сесть. Признаюсь, поначалу я замешкался: куда сесть? Кругом кресла и стулья, как в музеях, где пишут «Руками не трогать». Все же решился — сел…

Константин Александрович:

— Говорят, вы уже побывали в Камергерском?..

— Нет, в Художественном, — ответил я и заметил на холеном розоватом лице Зубова усмешечку. Я же не знал тогда, что переулочек, где находится МХАТ, до революции назывался Камергерским.

— Что смотрели? — спросил Царев, серьезно вглядываясь в меня.

— «Мещан».

— Алла Константиновна пообещала роль? — В реплике Зубова я опять ощутил подковырочку.

— Ничего она не обещала. Но роль Нила — моя роль! — ответил я, не скрывая того, что понимаю иронический настрой беседы.

Царев, спасибо ему, перевел разговор на сугубо деловую основу.

— Решение руководства Комитета вам известно. Вы согласны на дебют?

Я молчал — не очень понимал, как это должно быть…

Не представлял еще, каков будет спектакль, как я буду чувствовать себя в нем, как буду выглядеть… Да и Малого театра я пока не знал. Вспомнил разговор в Комитете у Беспалова: «Вот дадим вам дебют, посмотрим, будет ли для вас репертуар, будет ли что играть вам, увидим, что от вас ждать, — тогда и решим…»

— Это риск! — прервал мои мысли Зубов. Спокойно так предупредил.

Мне даже послышалась в его интонации осторожненькая угроза. Что-то дерзкое уже созревало во мне, но я сдержался и сказал:

— Риска я не боюсь! — Хотя, если признаться, трусил жутко: на кой черт мне позор, если провалюсь. — Но когда, в какой роли? Вы гарантируете мне занятость? Просто числиться артистом прославленного театра, конечно, высокая честь, но… Лучше играть в Новосибирске, чем сидеть без дела в Москве… Да кроме того, у меня семья там… — Я стеснялся сказать, что меня волнует и то, смогу ли я устроить свою семью в Москве. Со мной на эту тему пока еще никто не заводил разговора…

Оба руководителя Малого театра дружно тенористо рассмеялись. Зубов вытер платком уголки глаз и проговорил:

— Будем считать, что характер вы показали… Остается немногое — талант…

Царев добавил:

— Евгений Семенович! Прежде всего вам надо посмотреть парочку наших спектаклей. Потом встретимся и оговорим подробно наши и ваши действия. — Он встал, протянул мне руку, и я почувствовал пожатие дружеское.