Евгений Матвеев - Судьба по-русски

Еще кадрик. Лежал я в отделении травматологии Боткинской больницы со своими позвоночными делами. Как-то днем вывел меня из дремы хлопок оконных створок. Повернуть голову в сторону хлопка я не мог — мешала боль. Мог только видеть, как лица моих «сопалатников» враз озарились выражением веселого удивления.

— Мужики! — услышал я знакомый голос с сипотцой. — Матвеев в вашей палате?

Мужики загалдели: «Да, вот он», «Заходите», «Ну, вы даете!» Больные, способные ходить, сползли с кроватей. Все жадно всматривались в лицо посетителя… Конечно же, это был Юматов!

Он, картинно, подбоченясь, уже стоял передо мной и радостно, во весь рот улыбался.

— Явление Христа народу! — прошептал я. — Как ты здесь?

— Интервью потом. Меня могут хватиться лекари в моем отделении. Значит так, казак… — Он достал из кармана больничного халата пузырек с рыжеватой водичкой. — Это на спирту настоянные корень женьшеня, мумиё и прочая чертовня. Как припрет, хорошенько потри любимое местечко. И не жалей себя, любимого. Понял?

Легко вскочив на подоконник, он попросил:

— Вы окно на щеколду не закрывайте — я и завтра «явлюсь народу». Тогда и покалякаем!..

Очередной кадрик из «пленки» моей памяти.

В перестроечные времена стали разваливать единственный в мире Театр киноактера. Как 170 человек во главе с Зинаидой Кириенко ни сопротивлялись этому варварству — оно свершилось. Огромный коллектив специалистов, актеров с высшим, ВГИКовским образованием оказался за забором… В этом хаосе борьбы победили, к несчастью, те, кто быстро сообразил, как вести себя в рыночной экономике. Здание, сцена, имущество попали в руки так называемых деловых людей.

Юматов ушел из театра гордо, не приняв унизительных условий. Это, конечно, был еще один удар по его ранимой душе!

Он решил оформлять пенсию. Но… Чинушам не хватало какой-то справочки, чтобы дать израненному ветерану Великой Отечественной достойное пособие… Еще удар!

И, наконец, последний кадрик.

В Колонном зале Дома союзов торжественно отмечался День Победы. В величественном фойе стоял гул: белоголовые «мальчики» и седовласые «девочки» обнимались, целовались, «со слезами на глазах» вспоминали боевое прошлое, делились не Бог весть каким счастливым настоящим. Искренне рассказывали про свое житье-бытье тогдашнему первому секретарю Московского горкома КПСС Б.Н.Ельцину, благодарили нас, актеров, за сыгранных в кино героев-воинов…

Под приветственные возгласы появился Георгий Юматов. Мы с Севой Сафоновым обратили внимание, что наш коллега отвечает на приветствия как-то натужно улыбаясь и невпопад — он явно был не в себе. Грешным делом, мы подумали: не врезал ли Жорж? А ведь еще выступать…

Сафонов спросил его:

— Ты почему без наград?

Я тоже поинтересовался. И правда, в приглашении ведь написано: «Ветераны! Наденьте свои ордена!»

Побелевшие губы Жоры задрожали… В глазах блеснула слеза… И вдруг нервным рывком солдат Юматов вытащил из кармана две горсти орденов и медалей.

— Вот они… Вот!..

— Почему в кармане?.. Ты что, стыдишься их?!. — с укоризной спросил я.

Он, с трудом сдерживая себя, сипато заговорил:

— При входе… в зал… какой-то выкидыш из толпы крикнул: «Батянька! Позвякай цацками-то!»

— И ты не ответил?! — почти заорал Сафонов.

— Понимаешь, он, паскуда, не меня обидел… Он ордена оскорбил… Ну, я… это… зашел в туалет и снял… Чтоб «цацками» не обзывали…

Перенес Юматов и такой удар. Но не думаю, что прошло для него это бесследно…

Тогда, в Колонном зале, он пытался скрыться за спинами ветеранов, быстро направляясь за кулисы. Сафонов дернул его за руку — задержал:

— Нет, Жорж, снимал ты награды в туалете, а вешать их будем здесь. При народе! — Он оглянулся по сторонам, призвал: — Милые женщины, помогите украсить грудь солдата!

Что тут началось! Бывшие летчицы, санитарки, радистки, а нынче бабуленьки, торопясь и приговаривая, смеясь и плача, стали прикалывать к костюму Юматова почетные знаки отличия, словно заново награждали его, но теперь не в окопах, а под светом хрустальных люстр…

Наш коллега едва владел эмоциями. Да и как тут было совладать с собой? В один день: оскорбление и почет, унижение и любовь, издевка и слава!..

А нервы у него были ни к черту!.. Да и жил он в последние годы, чего скрывать, нищенски… Все, что можно продать, было продано. (Кстати, об этом последнем «кадрике», грустном обстоятельстве его жизни, я рассказал в одной из передач телепрограммы «Человек и закон».)

Прокрутив в памяти ленту юматовской судьбы, позвонил я его жене Музе Крепкогорской (очень яркой характерной актрисе, снимавшейся у меня в «Любви земной» и «Судьбе» в роли деревенской сплетницы Фроськи):

— Что стряслось?!.

Захлебываясь слезами, плохо выговаривая слова, Муза рассказала:

— Умерла любимая Жоркина собака… Он же заядлый охотник и рыбак. Пошел он хоронить ее… Во дворе попросил дворника помочь ему… Похоронили… Зашли помянуть… Выпили… Потом я слышала, как дворник матерно ругался и все орал: «Значит, ты и артист говно, и ветеран говно, если живешь как бомж!..» — Муза надолго замолчала. Только стоны и рыдания слышались в трубке… — А потом… Потом… Выстрел!.. Все, Женя, я не могу больше!.. — брякнула трубка. Раздались гудки…

Был арест. Говорят, на допросах Георгий тупо твердил: «Я убил… Расстреляйте меня… Я жить не хочу!..» И так изо дня в день — ни словечка в свое оправдание.

Как там положено было по закону, по Уголовному кодексу — не знаю. Я не юрист. Но после окончания следствия, как раз в канун 9 мая, Юматова выпустили из Бутырской тюрьмы. Только на воле терзал он свое гордое сердце недолго — умер…

Прости нас, Георгий Александрович!

Рынок ворвался в нашу жизнь так стремительно, ошеломительно и сумбурно, что, еще не успев опомниться от разного рода перемен, мы тут же стали захлебываться в рекламе. Никуда от нее не спрятаться: она навязчива, она давит, она раздражает своей пошлостью, нервирует своей агрессивностью, бесит своей «сверхпроходимостью»…

А тут еще актеры стали возмущать своих поклонников — известные мастера замелькали в рекламных клипах. Понятно, что артистов соглашаться на подобные «подвиги» вынуждает материальное обнищание. И творческое — тоже. В сумбуре экономических реформ производство кинематографа пришло в упадок, студии обезлюдели. Тысячи прекрасных актеров оказались за бортом жизни, без элементарных средств на (извините за каламбур) элементарное существование… Так что сегодня подобный способ выживания для артистов, к несчастью, становится привычным.

А когда-то, в 1964 году, на кинофестивале в Буэнос-Айресе, соприкоснувшись с миром капитализма, я был поражен странным, на мой тогдашний взгляд, поведением некоторых моих зарубежных коллег.