Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

Ведь обычная компилятивная книжка, чаще всего состряпанная из сведений, которые можно найти в энциклопедическом словаре, из случайных цитат, взятых из записок путешественников с придачей бутафорских псевдобеллетристических подробностей, — всегда выдает свое суррогатное происхождение, отдает маргарином.

После такой книжки не захочешь сделаться исследователем полярных стран и непроходимых горных ущелий.

Географические повести не должны фабриковаться с помощью ножниц и клея.

Разве мало у нас замечательных воспоминаний о путешествиях разных времен — от старинных «хождений» в чужие земли до кругосветных перелетов? Надо научиться находить их и обрабатывать так, чтобы они становились увлекательными и понятными, не теряя ничего в своей подлинности. А разве нельзя использовать дневники, доклады, записки наших советских ученых, моряков и летчиков, возвращающихся чуть ли не каждый день из самых смелых и ответственных экспедиций?

Если из ста участников экспедиций найдется хотя бы один, умеющий свободно и живо записывать свои наблюдения, а из ста литераторов тоже окажется один, способный дать нам эпопею арктического или каракумского похода, — у наших ребят скоро будет своя географическая библиотека настоящего художественного качества и документальной точности.

К сожалению, наши путешественники редко печатают путевые записки, ограничиваясь только докладами и статьями. А писатели хоть и начали у нас путешествовать, но уехали пока не слишком далеко, не дальше путевого очерка.

Еще редки у нас такие книги, как «В дебрях Уссурийского края» В. К. Арсеньева. Эта книга написана настоящим путешественником и настоящим писателем и одинаково любима взрослыми и подростками.

Еще меньше книг о путешествиях для младшего возраста. И не удивительно. Для этого возраста чаще всего писали о путешествиях двоюродные племянницы путешественников и присяжные компиляторы.

Сейчас у нас есть такие замечательные писатели, как Борис Житков, автор смелых и свободных «Морских историй», человек, написавший классическую книжку для детей, которая называется «Про слона». В этой маленькой книжке дается совершенно реалистическое и вместе с тем сказочное представление об Индии. Вот, например, прибытие в индийский порт: «Ведь это, знаете, когда сушей едешь… все постепенно меняется. А тут две недели океан, вода и вода, — и сразу новая страна. Как занавес в театре подняли…» Первый спуск на берег. Первая встреча со слоном на дороге.

Все эти подробности запоминаются читателем надолго — почти как собственные впечатления. И не мудрено: Борису Житкову нигде не изменяет точность наблюдений, меткость глаза и меткость слова. Именно эти качества делают его, в сущности, довольно сложную и своеобразную прозу понятной и доступной маленьким читателям.

До революции сюжетные повести о животных были у нас почти исключительно переводные — Сетон-Томпсон, [184]Робертс, [185]Лонг [186]и др.

Правда, в детской библиотеке можно было найти короткие рассказы о животных из «Четырех книг для чтения» Л. Толстого, «Муму» Тургенева, «Каштанку» Чехова. Но не Толстым и не Чеховым определялось качество наших детских книг о животных. Больше всего места на книжных полках в библиотеке для ребят занимали жалостливые рассказы о клячах, на которых возят слишком много воды, или о птичках, которые умирают в клетках.

Я до сих пор помню две книжки, которые были у меня в детстве. Одна называлась: «Любите животных», а другая «Уж и жаба, бедные зверьки».

В книгах этих не было ни научной основы, ни свежих наблюдений и, уж во всяком случае, не было голоса писателя.

Такие книги, изготовленные ремесленниками литературного дела, не могли, разумеется, послужить образцом для нашей детской литературы о животных.

Сейчас наш молодой писатель может не только изучать рассказы Льва Толстого, но он может опереться и на опыт книг для детей, написанных М. Пришвиным («Записки егеря Михал Михалыча» и др.), [187]на повести и рассказы Бориса Житкова, [188]В. Бианки, [189]на книжки, написанные и нарисованные Евгением Чарушиным. [190]

Михаил Пришвин — писатель для взрослых. Пожалуй, не всякий ребенок, а только прирожденный натуралист, путешественник и охотник согласится обойтись без внешне законченной фабулы и полюбит книги Пришвина за поэтическое виденье мира, за богатство языка и материала. Но зато всякий писатель, который захочет писать о природе, оценит пришвинские рассказы для детей и многому научится у них.

Романтическая фабула и серьезные знания естественника — вот что привлекает ребят в рассказах и повестях Виталия Бианки. Это, пожалуй, первый из наших детских писателей, который ввел в свои книги настоящий биологический материал, не отказываясь в то же время от создания сюжетной повести. Это не очень легкая задача, и поэтому не удивительно, что Бианки ради сюжета иной раз впадает в ту же облегченную англо-американскую беллетристичность, которая вполне очевидна в его повести о «Мурзуке», но зато совершенно отсутствует в строгих, богатых материалом книгах типа «Лесной газеты» и «Аскыра».

Эта статья — не обзор. Я не могу здесь говорить сколько-нибудь подробно о замечательных по своей тонкости и точности охотничьих рассказах Евгения Чарушина, не могу остановиться на книгах Лесника, [191]оригинального и талантливого лесного корреспондента, который приносит городскому жителю в рассказах, очерках и фельетонах освежающие сведения о погоде, об охоте, о рыбной ловле, о том, что делается в лесах, реках, в парках и заповедниках.

Нет у меня места и для подробной оценки книжек Ольги Перовской, [192]а ее книжки было бы интересно рассмотреть хотя бы потому, что ей свойственно понимание читателя, верный учет его возраста и требований.

Важнее всего здесь отметить то, что книжка о зверях, играющая огромную роль в мировоззрении ребенка, отрешается у нас от двух своих главных грехов.

Она уже перестала говорить о «немой и страдающей душе зверя», запрятанной в грубую и мохнатую шкуру, и понемногу перестает подменять живого зверя этой самой мохнатой шкурой, заготовленной пушторгом для экспорта.

Исторических книг для детей у нас мало.

Если наш ребенок прочтет даже самый полный их комплект, вся мировая история расположится в его сознании приблизительно таким образом: Спартак Иван Грозный — Петр Первый — Пугачевский бунт — декабристы — Николай Первый — Николай Второй — 1905 год-1917 год.

Получается лестница, которая должна вести на десятый этаж, а состоит всего-навсего из девяти ступенек, или, вернее, из тысячи зияющих провалов.

А может случиться еще хуже. Все ступеньки перепутаются. Пугачевский бунт окажется после декабристов, а Николай Первый станет перед Петром Первым.