Зиновий Каневский - Жить для возвращения

В середине восьмидесятых годов связь с Геннадием Гуськовым прервалась. Он все-таки покинул интернат и обосновался где-то на Украине, на границе с украинским же Крымом, то ли на Черном, то ли на Азовском море. Ему помогли приобрести хату-мазанку, кто-то из приятелей стал его опекать. В Москву он выбирался все реже и реже, и мы лишь изредка переговаривались по телефону. Потом наступили времена, когда любые поездки и любые междугородные разговоры сделались невозможными из-за дороговизны. Но думаю я о нем неотрывно.

Не ходит по земле, даже не ползает. Позвоночник его совершенно деформирован, шея — тоже. Уходит зрение, вылечить зуб — проблема из проблем: просто сами представьте себе, как «подобраться» к такому пациенту. От чуть ли не полувекового лежания появились хронические болезни печени и почек. Из 26 степеней свободы, которые, кажется, по расчетам физиологов и кибернетиков, свойственны человеческой руке, Гене отпущены сущие крохи. А он живет (если живет…) так полноценно, такой насыщенной жизнью, о которой может мечтать самый здоровый человек на свете!

Под впечатлением от Геннадия, под его воздействием я, как ни покажется странным на первый взгляд, словно… ожесточился: стал куда непримиримее, чем прежде, реагировать на чужие жалобы, не говоря уже о поистине вселенском нытье, которое, увы, столь свойственно моим соотечественникам (достаточно напомнить вой — другого слова не подберу — по поводу высоких цен и прочих материально-бытовых несовершенств). Эх, если бы такие, как Геннадий, могли служить наглядным пособием для остального, куда более благополучного человечества! Но нет, не служат…

Так хочется им всем крикнуть: «Люди без двух ног живут, без двух рук живут и не тужат, а если тужат, то про себя, но не на публику. А еще есть слепые, парализованные, а еще есть на свете Гуськов Геннадий, понял, нытик ты этакий?!»

Вернемся снова ко мне, к моему возвращению из Арктики и одновременно — к возвращению в нее. Теперь я уже прочно уверовал в то, что полностью вернул себе прошлое, пусть в ином обличье, но вернул. Я научился смело ездить куда бы то ни было. Редакция «Знание — сила» охотно давала мне командировки и на Крайний Север, и в любой город страны, особенно часто — в Ленинград, своеобразную научную столицу Арктики: там находились Арктический и Антарктический институт, Институт геологии Арктики, Музей Арктики и Антарктики с богатейшими фондами и архивами, Всесоюзное географическое общество. В Ленинграде жили многие именитые полярники и в их числе — Михаил Михайлович Ермолаев, о котором я рассказывал в первой книге. Я записывал на магнитофон их рассказы-воспоминания, работал в архивах, а потом в «Знание — сила» появлялись мои очерки о людях, своей жизнью и судьбою связанных со льдами.

В 1969 году вышла первая моя книжечка, а если честно — брошюра стоимостью 11 копеек. Вышла аж в Политиздате при ЦК КПСС огромным стотысячным тиражом под названием «Между двух океанов» (история освоения трассы Северного морского пути) о четырех печатных листах, то бишь около ста машинописных страниц. Мне та брошюра особенно дорога, ибо ее появление означало мое недвусмысленное возвращение к Арктике.

С ее выходом произошла небольшая задержка из-за дефицита бумаги. Событие это, конечно, обсуждалось в нашей семье, и шестилетний Мишка подробно выспрашивал, что это такое. И вот как-то Мишка вбежал в дом страшно возбужденный и закричал: «Папа, я сейчас на кольцевой железной дороге видел целый состав с лесом, значит, теперь будет бумага, и твоя книга скоро выйдет!!!» Прав оказался малыш.

Каково же мне было через несколько месяцев неожиданно наткнуться в газете «Вечерняя Москва» на такое объявление: «В магазине Издательства политической литературы в проезде Художественного театра имеются в продаже уцененные книги Политиздата…» — и среди пяти-шести наименований красуется моя брошюра, уцененная до шести копеек?! Обидно, конечно, однако все правильно, все справедливо: наш многострадальный читатель вовсе не обязан душиться в очередях за брошюрой о какой-то там Арктике, когда надежнее биться в очереди за хлебом по примерно такой же цене — 13 копеек за батон!

С этой книжкой вышел казус, заголовок почти совпал с названием широко известных путевых заметок двух знаменитых чехов, Ганзелки и Зигмунда — «Между двумя океанами» (хорошо еще, что там речь шла о Новом Свете, хотя и о тех же самых океанах, что у меня, Атлантическом и Тихом!). Любопытно, что несколько раз в жизни я попадал впросак с названиями статей и книг. Вообще говоря, заголовок — одно из труднейших дел, всякий пишущий согласится со мной наверняка. Иногда я шел по линии наименьшего сопротивления, прибегая к давным-давно известным наименованиям. Например, назвал очерк об исследованиях дна Северного Ледовитого океана простенько и без затей — «На дне». А репортаж о полете над Эльбрусом и Казбеком на вертолете — совсем уж незатейливо «Кавказ подо мною»!

И совсем уже постыдный случай произошел с книгой «Льды и судьбы» в издательстве «Знание» в 1973 году. Едва книга вышла в свет, я познакомился с замечательным человеком Саввой Тимофеевичем Морозовым, родным внуком и полным тезкой знаменитого фабриканта, щедро финансировавшего революционное движение. Получив от него в дар книгу «Широты и судьбы», тоже о полярниках, изданную за несколько лет до моей, я стал просить у него прощения за невольный плагиат. И Саввушка меня сразу же простил. Когда же я рассказал о неприятнейшем открытии своему редактору в издательстве «Знание» Николаю Федоровичу Яснопольскому, неожиданно услышал от него следующее:

— Да будет вам убиваться. Ну широты, ну льды, ну судьбы… Я вам больше скажу. За полгода до вашей книги я редактировал брошюру о первом нашем атомном ледоколе «Ленин». Знаете, как она называется? — «Льды и судьбы»! Когда я прочитал вашу заявку на такое же произведение, то сперва решил просить вас изменить заглавие, а потом не стал этого делать. Почему? — По самой простой причине: мне такое название нравится! Я рассудил так: раз вы предлагаете, значит, той брошюры не знаете. А раз не знаете, значит, с вас взятки гладки, оставайтесь спокойненько в полнейшем неведении.

Вот так я и жил. Дождался первой «арктической» книжки, через четыре года в том же Политиздате еще большим тиражом вышла брошюра «Разгаданный полюс» (история открытия Северного полюса), почти одновременно — «Льды и судьбы». Меня приняли в Союз журналистов СССР, и отныне я уже мог без зазрения совести считать себя законным полярным корреспондентом журнала, сделавшегося мне родным. Настолько родным, что меня стали регулярно приглашать во все редакционные поездки, так называемые выездные «круглые столы» — встречи с читателями, организуемые обществом «Знание». Это были поездки и в научные городки Подмосковья, и в крупные города Урала, Украины, Средней Азии. В Средней Азии, умирая от жары в апреле (!), мы стойко «отрабатывали» свою программу в Ташкенте, Душанбе, Нуреке, Ленинабаде.