Дмитрий Володихин - Пожарский

Но самое ценное свидетельство оставил Арсений Елассонский. Оказавшись в какой-то степени «над схваткой», не будучи врагом ни русским, ни полякам, он более всех мог проявить беспристрастность в таком вопросе. Грек пишет: «Великий… староста Струсь, остававшийся во внутренней крепости с немногими солдатами, попросил о мире под тем условием, чтобы они не предавали смерти ни его, ни находившихся с ним. Великие бояре и князья, смилостивившись, выслушали их просьбу, и, отворивши ворота крепости, оба великие боярина с русскими солдатами вошли внутрь центральной крепости и в царские палаты. Старосту Струся они вывели из большого дома царя Бориса и заключили его в метохе святого Кирилла, а капитана Симона Харлампиевича — в келлии великого Чудовского монастыря, остальных же [товарищей их] отправили в ссылку по городам России для сохранения и для обмена на бояр, посланных к великому». [241] Арсений Елассонский. Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 198. Выходит, руководство земцев подошло к сдаче поляков с большим прагматизмом: их постарались оборонить от лютой смерти, чтобы впоследствии обменять на своих, оказавшихся в томлении у поляков.

Если дело обстоит именно так, то оба воеводы, и Пожарский, и Трубецкой, должны были очень постараться, защищая кремлевских сидельцев. Но первому из них это удалось в большей степени, а второму — в меньшей.

Ведь даже очень дисциплинированных солдат трудно удержать от беззакония, когда они видят своих товарищей в чанах на засолке…

Кремль пал 26–27 октября 1612 года. «На память святого великомученика и чудотворца Димитрия Солунского», — добавляет благочестивый московский книжник, видя промыслительную связь с именами обоих русских полководцев: Дмитрия Трубецкого и Дмитрия Пожарского. Для двух земских воинств победа над иноплеменным врагом означала нечто гораздо большее, нежели простой военный успех. Она воспринималась как милость, поданная силами небесными. В ней видели мистический смысл и славили в первую очередь не полководцев за их воинское искусство, а Пречистую Богородицу за Ее великое благоволение.

1 ноября оба ополчения совершили крестный ход с иконами и молитвенными песнопениями. Люди Трубецкого шли от Казанского храма за Прокровскими воротами, а люди Пожарского — от церкви Иоанна Милостивого на Арбате. Московское духовенство присоединилось к ополченцам. Первенствовал среди священнослужителей Дионисий, архимандрит Троице-Сер-гиевский. Две колонны сошлись у Лобного места, и тогда им навстречу вышел из Кремля архиепископ Арсений в окружении иереев, с чудотворной иконой Богородицы Владимирской в руках. Армия победителей отслужила благодарственный молебен Пречистой.

Тогда и миновал пик Великой Смуты. Русский корабль начал понемногу сходить с рифов.

Капитуляция Струся имела продолжение, о котором редко упоминают в популярной и даже научной литературе.

Король Сигизмунд III все-таки явился с войском, дабы заявить польские права на русский престол. Струся, должно быть, посетила великая досада: всего-то десяти дней не дотянул он до королевского прихода! Впрочем, вероятно, еще десять дней, и земцы вошли бы в Кремль не как в крепость, а как на кладбище.

Арсений Елассонский упрекает Сигизмунда за промедление: «Спустя немного времени, 6 ноября, прибыл в пределы России лично великий король с сыном своим Владиславом, с многими воинами и боярами; с ним прибыли и патриарх Игнатий и многие русские бояре, полагая, что Москва находится в руках его войска, — чтобы короновать сына своего царем Москвы и всей Руси, но тщетно было [его] намерение, потому что он раньше должен был делать это, не полагаясь на ум свой [по пословице]: и быстрота приносит пользу. Итак, русские, услышавши о прибытии короля, заперлись по городам, по непроходимым местам и деревням, и ни один не встретил прибытие короля и его сына. Увидевши это, великий король сильно был огорчен и недоумевал, что делать, потому что воины его не только страдали от голода, но и от русских, которые каждый день захватывали их и убивали мечом. Великий король, увидав непокорность русских, пришел в большой страх, и, со всею силою своею и воинами попытавшись овладеть одною небольшою крепостью, по имени Волоколамск, потерпел дважды и трижды великое поражение, и из его войска пали многие не только поляки, но и немцы и венгры. Находившиеся в крепости русские захватили пушки и большую добычу. Увидавши это, великий король, убоявшись большего, удалился назад. Быстро, с великим стыдом, сам и сын его и находящиеся с ним возвратились в Польшу, говоря друг другу: «Если такая и ничтожная крепость не была взята нами и оказалась столь крепкою и одержала над нами великую победу, то, следовательно, как мы пойдем в другие большие, сильные и известные крепости». Итак, великий король и его свита успокоились; и возвратился он домой со всем войском, питая в сердце своем сильное негодование и большую вражду против великой России». [242] Арсений Елассонский. Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 198.

Насколько Сигизмунд III, упрямый и злой выученик иезуитов, не блещет как политик, настолько же сам архиепископ Арсений не вызывает восторга как историописатель. Если бы столкновение земского правительства с королевской армией обошлось боями на дальних подступах к Москве! Если бы судьба русской столицы вновь не была поставлена на кон! Если бы всё обошлось столь легко и просто! Нет, действительность намного сложнее. Пожарский и Трубецкой вновь оказались на грани катастрофы. Но и на этот раз им помогла большая стойкость, нежели у поляков. Более того, ополченцы показали и большую сплоченность, большую дисциплину.

На Сигизмунда во время похода обрушивались удары малых русских отрядов. Установилась морозная погода. Начался голод. Короля начали покидать его люди. Он ложился спать, незная, сколько бойцов окажется в строю и под знаменем его на утро. В. Н. Татищев емко высказался на этот счет: «Король Сигисмунд… вошед в русские городы, уповал везде приняту быть с честию, но везде явились ему неприятели и вместо хлеба да соли встречали с порохом и свинцом». [243] Татищев В. Н. История Российская // Собрание сочинений в восьми томах. Т. V–VI. Ч. 4. М., 1996. С. 364. Безуспешные приступы к стенам Погорелого городища и Волока Ламского вырвали из королевской армии множество ратников. Поляки ослабели. Однако монарх их, с упорством, достойным лучшего применения, рвался к новым сражениям.

И все-таки король не посмел двигать к русской столице всю свою армию. Поскольку в тылу у поляков оставались мощные русские гарнизоны, а в людях обнаружилась нехватка, Сигизмунд отправил легкий корпус. Этот корпус имел вид посольства и задачу, которую современный военачальник обозначил бы словами «разведка боем». Не побегут ли русские голодранцы от одного вида польского рыцарства? Не очистят ли Москву малочисленные отряды, набранные с бору по сосенке?