Стейси Шифф - Вера (Миссис Владимир Набоков)

Весь июль и август Вера под диктовку мужа печатала «Лолиту», так как рукопись шла к завершению. 26 июля она послала первую часть «Пнина» в журнал «Нью-Йоркер»; она помогала Владимиру создавать русскую версию «Убедительного доказательства», хотя впоследствии утверждала, что о своем участии не помнит. То лето оказалось чрезвычайно продуктивным и радостным; Вере куда приятней был зеленый, весь в розах Эшлэнд, чем аризонская пустыня. Да и Дмитрий оказался рядом, что радовало мать гораздо больше, чем его занятия. Сын на своем самосвале уже умудрился раз перевернуться. Его вытащили из кабины, где его зажало вверх ногами в водительском кресле. Страхи по поводу заигрывания сына с опасностью сделались основным переживанием Набоковых; Вера жаловалась, что никогда в жизни не сможет привыкнуть к его лазанию по горам, и это была сущая правда. Дмитрий наверняка узрел в «Лансе», рассказе отца, намек на недовольство родителей его восхождениями. Перекличка довольно ощутима; в письме 1940 года Набоков называет своего раскатывающего на велосипеде сына Лансом; любитель приключений, сорванец Ланс Бок объявляется также и в «Пнине», позаимствовав у Дмитрия одну из его ранних школьных шалостей, в то время как Ланс из одноименного рассказа заимствует его атлетическую фигуру и рост. Подобным же образом Владимир недалеко ушел в описании и миссис Бок с ее наигранной веселостью, в портрете которой проскальзывает знакомый «тающий сбоку свет в дымке ее волос». (Безудержная смелость Дмитрия дорого им обходилась, как признает и Вера в своих пометках для «Память, говори»: балованное дитя превратилось в сорвиголову. Тревоги лишь возросли, когда в 1953 году Дмитрий купил свой первый спортивный автомобиль. Они возросли еще больше в начале 1960-х, едва он стал участвовать в гонках на своем «триумфе TR-3А», переоборудованном в гоночный [194] На смену «триумфу» пришел «альфа-ромео TZ», на котором Дмитрий успешно участвовал в гонках в 1964 и 1965 гг. К тому же он дважды на полной скорости улетал на своем автомобиле с трека, оба раза отделываясь лишь легкими ушибами. . Когда же сын отправился участвовать в парусной регате, мать не находила себе места.) Весну и лето 1953 года оба родителя провели в постоянном страхе за сына. Спустя много лет Вера уже воспринимала многое спокойней или по крайней мере как неизбежность. «Участь родителей — волноваться за детей», — со вздохом говорила она. Но критерий душевного покоя оставался неизменным. «Здесь нам нравится гораздо больше, чем в Аризоне, — писала она золовке из Орегона, — …самое главное, Володе хорошо работается».

Однако образ гремучки — весть о которой проникает во все письма этого лета — явно не дает Вере покоя. Он раздражал сильней, чем повязка на руке, чем гусиный шаг на плацу. Неся страх, в ее памяти неизменно всплывали та змея, или стадо коров, или притаившийся медведь [195] Весной 1949 г. Набоков писал своему другу-энтомологу, советуясь насчет поездки в Тетонский национальный парк: «Жена со страхом спрашивает, водятся ли там гризли». Коллега заверил, что Вере нечего бояться медведей, однако стоит знать, как себя вести при встрече с лосем (обойти его стороной). . Змеи преследовали Веру как самое жуткое видение; впоследствии она утверждала, что все в мире было бы прекрасно, если б не змеи по соседству и не Хрущев в Кремле. Потому-то, когда Дмитрий через год весной принес матери старый американский револьвер, та с готовностью его приняла, обменяв затем в местной оружейной лавке на браунинг 38-го калибра. Что Дмитрия не удивило: «Она любила оружие. Она всегда любила оружие». Вера имела пристрастие к оружию уже давно и обрадовалась, когда представилась возможность им обладать. В декабре 1955 года она запросила лицензию на ношение пистолета. Четверо представителей Корнеллской общины подтвердили ее благонадежность и свидетельствовали, что она сможет аккуратно и разумно пользоваться огнестрельным оружием. Помощник шерифа городка Итака снял у Веры отпечатки пальцев. В округе Томпкинс нашлось не много домохозяек в возрасте пятидесяти трех лет, пожелавших зарегистрировать личное оружие, но Вера стала единственной в истории женщиной, в качестве причины указавшей следующее: «Для защиты во время поездок в отдаленные части страны в процессе энтомологических исследований». Возможно, юмор данного утверждения не был ею до конца прочувствован, однако движущие мотивы были вполне серьезны: Вера подчеркивала, что Россия — ее родина, при этом оговариваясь, что эмигрировала оттуда в 1920 году. Браунингом, как оказалось, пользоваться было непросто, и из него она, по-видимому, никогда и не стреляла. Однако образ не выстрелившего автоматического пистолета явно определяет все последующие события, особенно в связи с Вериной непомерной активностью, с ее непримиримостью, ее экстравагантностью, ее политическими взглядами — а также со взрывом, который уже готов был прогреметь над Итакой, едва открылось свету содержимое другой коробки из-под обуви.

Будь Верина воля, она, возможно, владела бы браунингом 38-го калибра так, что никто бы об этом в Итаке не знал, кроме администрации округа. Но под нажимом Владимира пистолет то и дело извлекался на свет Божий. Как-то вечером Жан-Жак Деморе ужинал у Набоковых вместе с деканом литературного факультета Джозефом Маззео. После ужина Владимир предложил жене показать свое оружие; возможно, гости его в этом поддержали. Вера отправилась наверх, чтобы вынуть пистолет из сумочки. Видимо, она недостаточно оттянула назад движок и патрон заклинило. Гости были озадачены, поскольку никто не мог справиться с незнакомым механизмом. В этой или аналогичной ситуации — Маззео видел этот браунинг не однажды — Вера объясняла, что приобрела пистолет, чтобы защищать Владимира от гремучих змей, когда он охотится на бабочек, и это, во всей развернутости зоологического спектра, для многих завершило абрис отношений между Набоковыми. Приютившись в бардачке автомобиля, браунинг путешествовал вместе с Набоковыми по американскому Западу. Позже Джейсон Эпстайн, ставший издателем «Пнина», также получил возможность увидеть пистолет. Его жена при виде оружия едва не лишилась чувств. Оно было продемонстрировано с целью убедить, что теперь Вера не испытывает страха в домике, одиноко стоявшем в итакской лесной глуши; результат оказался прямо противоположным. Барбара Эпстайн покинула дом Набоковых с ощущением, будто Вере повсюду мерещатся индейцы и будто Набоковы постоянно живут как в осаде. Вывод был справедлив, однако браунинг к этому не имел ни малейшего отношения, хотя слух об оружии распространился по кампусу, где стали говорить, будто миссис Набоков отправляется на занятия с пистолетом или будто супруги держат пистолет под матрасом, опасаясь, что за ними придут большевики. (Эпстайн заключил, что Вера носит оружие — к сведению Сибил Шейд — как защиту от возможного местного убийцы. Вспоминая обстановку в аудитории Голдуин-Смит-холл, Эпстайн утверждал: «Вера действительно была ему защитой».) Вся соль в том, что не требовалось особого воображения, чтобы представить Веру с пистолетом в руках. Елена Левин оружия никогда не видела, но совершенно не удивилась, узнав о его существовании.