Александр Боханов - Мария Федоровна

Александр II забыл об обещании «не навязывать общество княгини» и всячески старался сблизить родственников. Но тут уж проявила характер Мария Федоровна. Она мирилась, когда их ставили в оскорбительные ситуации, но интересы детей для нее были выше собственных амбиций. При молчаливо отстраненном поведении мужа она одна встала за защиту своего потомства и выиграла это тяжелое сражение. Вернувшись в столицу, Цесаревна поделилась с фрейлиной графиней A.A. Толстой (1818–1904) незабываемыми впечатлениями «от отдыха» в Крыму.

«Я плакала непрерывно, даже ночью. Великий князь меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать. Чтобы избежать этого отвратительного общества, мы часто уходили в горы на охоту, но по возвращении нас ожидало прежнее существование, глубоко оскорбительное для меня. Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вдохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконнорожденными отпрысками.

И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и Императором разыгрались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей помимо тех часов, когда они по обыкновению приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестоко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила мне, что не понимает, почему я отношусь к ее детям, как к зачумленным».

Новая супруга Монарха или не понимала, или действительно делала вид, что не понимает того, что существовали писаные и неписаные правила, непререкаемые традиции, нормы воспитания, наконец. Мария же Федоровна это знала великолепно и всю свою жизнь вела себя так, чтобы ничем не нарушить их. Как человек высокой самодисциплины, воспитала в себе редкую, даже для людей ее круга, способность приспосабливаться к формальным требованиям, превращая поведенческую формулу «так надо» в «так должно быть». Это ей очень помогло позже, когда она стала Царицей и обязана была, невзирая на личные пристрастия и желания, ежедневно делать «что надо». Не в последнюю очередь именно благодаря своему умению вести себя, не выказывая на публике внутренних настроений и неудовольствий, она пользовалась неизменным авторитетом и уважением в Империи.

Той осенью Мария Федоровна многое пережила и перечувствовала. Она одержала победу как женщина-мать, отстояла свои права, но многое и изменилось. Она впервые ощутила нерасположение Императора. Он неизменно много лет питал к ней симпатию и даже позволял быть своенравной. Но он не мог ей простить пренебрежение к той, которую любил больше всего на свете. Государь впервые тогда критически отозвался о невестке, заметив, что у невестки «вздорный характер».

В тот раз в Ливадии Цесаревна в первый раз в жизни ощутила, что формулу «так надо» не принимает ее натура. Ведь помимо чувства долга существовали и другие чувства, не позволявшие уподобиться бессловесной овечке, смиренно идущей на закланье.

Цесаревна не осуждала мужа, который, стиснув зубы, наблюдал за происходившим. Ей было жаль его — большого, сильного и такого беспомощного — страдавшего не меньше, но мало что высказывавшего вслух. Она видела, как он усердно молился, как был задумчив и печален все дни, и знала, что он никогда не пойдет против воли отца. Она же будет с Сашей, что бы ни случилось потом. Саша ей дороже жизни. Его судьба — это и ее судьба тоже.

Ливадийская пытка продолжалась два месяца, и в ноябре Александр и Минни вернулись в Петербург. Они были разбиты морально и физически, но следовало вернуться к своим обязанностям и делать повседневные дела, скрывая личные эмоции. Досаждали родственники, выпытывавшие у них детали и подробности столь продолжительного пребывания в Крыму. Нельзя было не заметить, как грустна чета Престолонаследника, и возникали предположения о каких-то роковых событиях в Ливадии. Многим хотелось знать все из первых рук.

Особенно настойчивой была Великая княгиня Ольга Федоровна, тоже некоторое время находившаяся в Крыму в имении Ай-Тодор и многое успевшая разглядеть и запечатлеть в своей бездонной памяти. От Минни же она почти ничего не узнала нового.

14 ноября наступил день рождения Марии Федоровны. Ей исполнилось 33 года. В Аничковом Дворце состоялся торжественный обед, прошедший в траурной атмосфере. У некоторых присутствующих возникло впечатление, что они находятся на панихиде. Фигурально говоря, так оно и было: не хватало лишь физического покойника. Но было прощание с прошлым, с дорогими воспоминаниями и чертами жизни, которым вряд ли найдется место в будущем, становящимся непредсказуемым. Так или иначе, но это все понимали, однако реагировали по-разному.

Подавляющее большинство покорно смирялось. В их числе — Наследник с женой. Во имя мира и согласия в Династии они приняли нежеланные условия существования. В декабре Цесаревич Александр Александрович послал письмо брату Великому князю Сергею Александровичу, находившемуся вместе с братом Павлом в Италии. В этом послании излил душевную боль.

«Про наше житье в Крыму лучше и не вспоминать; так оно было грустно и тяжело! Столько дорогих незабвенных воспоминаний для нас всех в этой милой и дорогой, по воспоминаниям о милой Мама, Ливадии! Сколько было нового, шокирующего! Слава Богу, для вас, что вы не проводите зиму в Петербурге; тяжело было бы вам здесь и нехорошо! Ты можешь себе представить, как мне тяжело все это писать, и больших подробностей решительно не могу дать ранее нашего свидания, а теперь кончаю с этой грустной обстановкой и больше никогда не буду возвращаться в моих письмах к этому предмету. Прибавлю только одно: против свершившегося факта идти нельзя и ничего не поможет. Нам остается одно: покориться и исполнять желания и волю Папа, и Бог поможет нам всем справиться с новыми тяжелыми и грустными обстоятельствами, и не оставит нас Господь, как и прежде!»

Некоторые родственники и царедворцы безропотно приняли правила игры при Дворе, демонстрируя симпатию новой хозяйке Зимнего Дворца. Великий князь Николай Николаевич (Старший), давно игнорировавший собственные династические обязанности, при каждом удобном случае рассыпался в любезностях и комплиментах по адресу Юрьевской. Однажды на Царском обеде он так увлекся беседой с ней, воспоминаниями о прошлом времени, что просидел долго, повернувшись спиной к Цесаревне, находившейся рядом. Минни не смолчала и при всех сделала родственнику замечание.