Александр Боханов - Мария Федоровна

Вечером, сообщая об этом эпизоде близкой фрейлине, заключила: «Гордыня не в моем характере. Я охотно подам руку солдату или крестьянину, когда это нужно, но неблагородные манеры Великого князя меня так возмутили, что я даже не постеснялась присутствия Государя».

Смирялись не все. Единственная дочь Царя герцогиня Эдинбургская отправила из Лондона отцу резкое письмо, где были такие безжалостные слова: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к Мама, сумели однажды простить Вас».

Александр II был расстроен и говорил потом, что не ожидал от Мари такого удара. Однако герцогиня была далеко, а находились недоброжелатели и ближе, которые вызывали неудовольствие, а порой и гнев повелителя Империи. В письме младшему брату Великому князю Михаилу Николаевичу Царь предупреждал: «Что касается тех членов моей семьи, которые откажутся выполнять мою волю, я сумею их поставить на место». Без всякого сомнения, Монарх имел в виду в первую очередь жену брата Михаила, Великую княгиню Ольгу Федоровну. Та сразу же поняла намек, заметив: «Я не настолько глупа, чтобы махать революционным флагом перед лицом Израиля. Я думаю о карьере моих шестерых сыновей и сделаю все, что мне прикажут, но не более того». Сходную позицию заняла и Мария Федоровна.

Зима 1880–1881 года выдалась в Петербурге на удивление неустойчивой. Сильные морозы и вьюги сменялись почти весенними оттепелями, когда над столицей многие дни стоял густой туман. Всё было серо и тоскливо. На душе и у Александра, и у Марии тоже было безрадостно. Царь со своей новой семьей возвратился из Крыма в конце ноябре, и через несколько дней в Зимнем Дворце возобновились вечера и приемы.

Раньше за право участвовать в таких собраниях избранных боролись; теперь же многие страшились получить приглашение. Некоторые находили в себе мужество, сославшись на болезнь, не являться, другие же — в тоске и печали — вымучивали положенные время во дворце и потом долго приходили в себя от всего виденного.

У Цесаревича и Цесаревны возможности уклониться не было. Они должны были регулярно присутствовать, созерцать новых, неприятных людей, окружавших Императора и теперь задававших тон всей придворной жизни. Однажды Александр сорвался и наговорил отцу резкостей о нем и о Юрьевской. Тот, придя в неописуемую ярость, начал кричать на сына, топать ногами и даже пригрозил выслать его из столицы.

Слово было произнесено, и старые опасения о возможном изменении династической субординации возродились с новой силой. Циркулировали упорные слухи о подготовке к коронации Юрьевской, причем некоторые при Дворе уверяли, что уже даже заказан вензель для новой Императрицы «E.III» (Екатерина III). Терпение Наследника явно истощалось, и он однажды прилюдно заявил, что мечтает «удалиться куда угодно, лишь бы не иметь больше ничего общего с этой кабалой». Вспоминая то смутное время, близкий ко Двору граф С. Д. Шереметев (1844–1918) позже написал, что тогда «в воздухе пахло гарью».

В конце февраля 1881 года начался Великий Пост. По православной традиции в пятницу, накануне исповеди, все просили друг у друга прощения. Быстро стало известно, что Цесаревна проявила своеволие и, встретившись в Юрьевской, отделалась лишь рукопожатием, но не обняла и не попросила.

Царь был взбешен и устроил Марии Федоровне разнос. Его раздражение лишь усугубил синяк на лице невестки, который та накануне получила во время неудачного катания с ледяной горы. Александр II без обиняков заявил ей, что «она обязана вести себя пристойно» и не забывать, что она не может делать, «что вздумается».

Цесаревна проявила удивительную кротость и во время обличительной Царской тирады не проронила ни слова. Когда обвинительный монолог завершился, она подошла к Александру II и попросила у него прощения «за то, что обидела его». Император был тронут почти до слез, тут же сменил гнев на милость и сам попросил прощения у невестки. Обстановка разрядилась. В день причастия, 28 февраля, Монарх сказал своему духовнику Василию Бажанову (1800–1883): «Я так счастлив сегодня — мои дети простили меня!»

На следующий день наступило 1 марта 1881 года. Было воскресенье. По давно уж заведенному порядку, в этот день Император присутствовал на разводе караулов. Прослушав обедню и позавтракав, Александр II зашел проститься с Юрьевской и сказал ей, что вернется около трех и тогда, «если хочешь, мы пойдем гулять в Летний сад».

В огромном Михайловском манеже церемония не заняла много времени. Уделив несколько минут беседам с послами Германии, Австрии и Франции, присутствовавших тут же, Царь заехал ненадолго к своей кузине Великой княгине Екатерине Михайловне (в замужестве герцогиня Мекленбург-Стрелицкая), где наскоро выпил чашку чая и в начале третьего часа отбыл в Зимний Дворец.