Рудольф Баландин - Дали

Завершив свои картины, он уехал в Париж, где в галерее Гоэманса открылась 20 ноября выставка его работ, продолжавшаяся две недели. Прибыв в столицу Франции, он приобрел букет роз для Галы и отправил на ее адрес. В галерее встретил Поля Элюара и узнал от него, что Гала крайне изумлена тем, что он ее не посетил.

Вечером Сальвадор ужинал у Элюаров в компании сюрреалистов. Не дождавшись открытия своей выставки, он вместе с Галой отправился «праздновать медовый месяц» (его выражение). Они провели его в Барселоне и в небольшом приморском городке, где бродили по пустынным зимним пляжам.

Весь месяц он не давал о себе знать отцу, а затем, когда Сальвадор вернулся домой, произошла та сцена «изгнания сына», свидетелем которой стал Бунюэль. Об этом событии, а также о его причинах Сальвадор предпочел умолчать.

Об Андре Бретоне (1896–1966) в воспоминаниях Дали сказано скупо. Хотя этот французский писатель, основоположник сюрреализма, оказал на художника заметное влияние и содействовал его популярности в Париже.

Предисловие к первому каталогу выставки 11 картин Дали в галерее Гоэманса написал Андре Бретон. Он же приобрел одну из этих картин — «Загадка желания».

В этом предисловии Бретон не скупился на похвалы в адрес молодого художника: «Искусство Дали, наиболее галлюцинаторное из всего, бывшего в истории, таит в себе огромный заряд, открыто нацеленный на зло». О каком зле идет речь? Ответ дает его статья того же 1929 года:

«Дали в своих последних работах присоединился к убийственным нападкам сюрреализма на ценности современного общества. Он пришел как освободитель. Возможно, что он раскрыл наши внутренние шлюзы. Творчество Дали помогает нам понять то, что скрывается за оболочкой предметов, обострить восприимчивость к подсознательному».

На следующий год он писал: «Социальная мораль, базирующаяся на индивидуальной подлости, лежит в основе весьма уязвимого феномена добровольной амнезии, согласно которой человек использует других, равно как и собственные возможности, чтобы попытаться завуалировать подлинный характер своих желаний.

Задачей 1930 года является извлечение человека из лабиринтов лжи… Диалектическая мысль, сплавленная в одно с психоанализом, названа Дали параноидальнокритической мыслью. Это лучшее руководство, способное привести к свободной морали женщину-фантома с лицом цвета яри-медянки, улыбающимися глазами и тяжелыми локонами. Она станет не просто символом нашего рождения, но еще более привлекательным фантомом будущего.

От эффектных технических приемов Дали, очень важных в художественном плане, зависит сегодня успех борьбы с устаревшей моралью, которая… представляет собой мораль буржуазного общества».

Так Андре Бретон давал «путевку в жизнь» Сальвадору Дали.

Подобно многим бунтарям-интеллектулам, Бретон родился в буржуазной семье. Его отец служил в канцелярии жандармерии, затем перешел в частную контору. В средствах Андре — единственный ребенок в семье — не нуждался. Окончив коллеж в Париже, он стал студентом-медиком в Сорбонне.

Бретон участвовал в войне как санитар. На фронте познакомился с поэтом Гийомом Аполлинером, а затем Филиппом Супо, Луи Арагоном. Как соавторы Бретон и Супо в 1919 году опубликовали сочинение «Магнитные поля», написанное в стиле сюрреализма «автоматическим письмом» (теперь говорят — поток сознания).

Вокруг Бретона сформировался кружок талантливых авангардистов и бунтарей: Луи Арагон, Поль Элюар, Тристан Тцара. Они стремились шокировать почтеннейшую буржуазную публику, выказывая ей свое гневное презрение (в то же время невольно ее развлекая и потешая). Они устраивали дерзкие презентации своих работ, дебоширили на банкетах.

В 1924 году Андре Бретон опубликовал «Манифест сюрреализма». Он призвал к свободе мечтаний, исканий, воображения, безумий. По его словам, «галлюцинации, иллюзии и т. п. — это такие источники удовольствия, которыми вовсе не следует пренебрегать». «Реалистическая точка зрения… представляется мне глубоко враждебной любому интеллектуальному и нравственному порыву», — писал Бретон, предлагая сбросить «бремя логики» и признать чудесное прекрасным.

Казалось бы, в таком случае наиболее прямой и проторенный с древности путь — в религию, где вера в чудо поставлена выше реальности, господствует высший авторитет и признаны священными принципы нравственности. Скажем, горний мир христианства именно «над реальностью», выше ее даже пространственно: над землей — в небесах.

Однако для подлинного сюрреалиста религия не более чем «опиум для народа», говоря словами Маркса. Но где же тогда искать нечто чудесное, необычайное, прекрасное и в то же время освобожденное от постылой реальности?

Бретон обратился к источникам, которые счел последним словом психологической науки, — разработке концепции бессознательного. В начале XX века именно наука произвела революционный переворот в сознании интеллектуалов, не имеющих к ней непосредственного отношения. Самые яркие труды, выводящие знания на новый уровень, появились значительно раньше: геометрия Лобачевского, теории Дарвина и Маркса, периодическая система элементов Менделеева, электромагнитная теория Максвелла, а также концепция бессознательного в трудах философов и некоторых психологов.

Для сюрреалистов подобные «тонкости» не имели значения. Они выбирали для себя нашумевшие, ставшие популярными в их кругах упрощенные идеи теории относительности Эйнштейна и теории бессознательного Фрейда. Андре Бретон писал в своем манифесте:

«Обратившись к исследованию сновидений, Фрейд имел на то веские основания… Совершенно недопустимо, что эта весьма важная сторона нашей психической деятельности (важная хотя бы потому, что от рождения человека и до самой его смерти мысль не обнаруживает никакой прерывности… совокупность моментов грезы — даже если рассматривать одну только чистую грезу, то есть сновидения, — ничуть не меньше совокупности… моментов бодрствования) все еще привлекает так мало внимания. Меня всегда поражало, сколь различную роль и значение придает обычный наблюдатель событиям, случившимся с ним в состоянии бодрствования, и событиям, пережитым во сне… Сон, подобно самой ночи, оказывается как бы заключенным в скобки. И не более, чем она, способен давать советы. Столь своеобразное положение вещей наводит меня на некоторые размышления.

Судя по всему, сон… несет следы внутренней упорядоченности. Одна только память присваивает себе право делать в нем купюры, не считаясь с переходами и превращая единый сон в совокупность отдельных сновидений. Точно так же и реальность в каждый данный момент членится в нашем сознании на отдельные образы, координация которых между собой подлежит компетенции воли…. Когда же придет время логиков и философов-сновидцев?.. Почему бы мне не положиться на указания сна в большей степени, нежели на сознание, уровень которого возрастает в нас с каждым днем? Не может ли и сон также послужить решению коренных проблем жизни? Ведь в обоих случаях это одни и те же проблемы, и разве они не содержатся уже в самом сне? Разве сон менее чреват последствиями, нежели все остальное?..