Марина Раскова - Записки штурмана

За «наядами» начиналась стеклянная носовая часть кабины. Все приборы были размещены так, чтобы не загораживать остекленной носовой части, дающей прекрасный обзор вперед. На левом борту, у стеклянного носа, был укреплен радиокомпас. Под ним находился мой парашют. В полете я его на себя не надевала, чтобы он не мешал работать. На левом же борту был оптический визир, с помощью которого я могла измерять углы сноса. Около сиденья, внизу, была сделана очень удобная сумка, В ней хранились карты, планшеты, счетные инструменты. В другой сумке — радиоинструмент, запасные предохранители. Проволоку я спрятала в карман брюк.

В полу кабины, прямо под ногами, был закрытый люк, через который я залезала в самолет. Сквозь отверстие в люке я могла наблюдать в свой визир. Прямо впереди люка стояли еще три умформера — два по правому борту, один по левому. Передняя часть пола была из стекла. Это еще больше расширяло обзор. Заботливые инженеры, оборудовавшие самолет, приспособили для пола мягкую подушку, чтобы в случае надобности штурман мог во весь рост растянуться на полу.

Отлетая от Москвы, я думала применять самые простейшие способы навигации. Я хотела измерить ветер и по нему рассчитать курс. Чтобы не тратить времени на промер ветра по трем углам сноса, я решила пролететь километров пятьдесят и тогда уточнить ветер по боковому уклонению и путевой скорости. Но уже через пятьдесят километров полета облака закрыли землю. Пришлось быстро переключаться на радиокомпас. Я настроила его на радиомаяки, и полет продолжался вслепую. Лишь изредка в разрывах облаков появлялась земля. Но это были какие-то крошечные клочки, по которым никак нельзя ориентироваться. Ориентируясь по радиокомпасу, я через каждый час сообщала на землю, в каком месте нахожусь.

Полина первая начала со мной переписку по внутренней почте.

Она шутит: передает записку, что приступила к исполнению задания «Правды», начала вести дневник. У нее в кабине все очень хорошо, не дует, но на всякий случай коленки обернула газетой. Валя сидит веселая и улыбающаяся, через отверстие кабины видна часть ее лица.

Все хорошо, вот только земли не видно.

От аэродрома мы отошли в 8 часов 16 минут. Теперь на моих часах 13 часов по московскому времени. Стрелка высотомера показывает 3 850 метров. Снаружи температура — минус 3°. По моим расчетам, через двадцать минут должен быть Свердловск. Все еще летим за облаками.

Время приближалось к 16 часам. Темноту надо ожидать в 16 часов 15 минут: ведь мы летим на восток, — темнота будет нас встречать всюду раньше, чем она наступает в Москве.

Радиомаяки показывали, что мы летим правильно — на Омск, но мне не верилось: ведь за целый день я ни разу не видела земли.

Знаю, что скоро наступит ночь.

Начала просить Валю:

— Валечка, дай хоть чуточку взглянуть на землю, потеряй хоть немножко высоту.

А высота была более 4 500 метров. Летим без кислородных масок. В кабине еще тепло, можно свободно есть. Но есть мне не хотелось. Я снова прошу:

— Валечка, давай снизимся, посмотрим землю. По моим расчетам, мы должны быть в 16 часов около Омска. Потеряем высоту немножко и опять заберемся наверх.

Но Валя была неумолима. Снизиться — значит потерять какое-то количество горючего для набора высоты. Запасы горючего рассчитаны на определенную высоту — на ней и будем лететь.

Наконец, в 16 часов 05 минут на высоте 4 000 метров в разрывах облачности мелькнула серебристая полоска реки. Это был Иртыш. Я точно определила место, где нахожусь.

Судя по времени и по скорости полета, это не могла быть никакая другая река, кроме Иртыша. Я узнала ее очертания на карте. Пишу Вале:

— Можешь набирать высоту, какую тебе угодно, я определилась.

Быстро наступает темнота. С нетерпением жду ночи. Штурману ночь приносит радость. Ночью очень хорошо и точно можно определить местоположение по звездам. Если понаблюдать две какие-нибудь звезды, — скажем, Полярную и Вегу, или Капеллу, — то можно точно установить свои координаты.

17 часов 34 минуты. Впервые в темноте отчетливо вижу звезды. Измеряю высоту Полярной и Веги. Для этого открываю в потолке люк и высовываюсь из него с секстантом в руках. Наблюдаю звезды. Определила, что нахожусь на широте 55° и на долготе 80°40′. Это немного правее нашего маршрута, но отклонение незначительное. Исправляю курс на 3 градуса влево.

Впереди Красноярск — хороший ориентир. Город сейчас, наверное, освещен яркими огнями. По расчету Красноярск должен быть в 20 часов 10 минут. Но его скрывает от нас толстый слой облачности. Вскоре и звезды пропадают в облаках. Машину ведет Валя. Она взяла штурвал у Полины, которая пилотировала до этого шесть часов.

Здесь я замечаю, что кабина начинает покрываться тонкой коркой льда. Думаю: если обледеневает моя кабина, то такой же коркой покрываются и плоскости и весь самолет. Нашим моторам нехватит мощности, чтобы держать в воздухе обледеневший самолет. Ледяная нагрузка потянет нас к земле. Сигнализирую Вале запиской: «Начинается обледенение».

Температура — минус 7°. Обледенение при такой температуре опасно. В самолете темно. Потолочного огня не зажигаю, иначе ничего не будет видно за бортом. Мне мешает зеленая лампочка на приборной доске. Лампочка показывает, что работает машина, питающая мою радиостанцию. Я рада, что эта машина работает, но зеленая лампочка мешает наблюдать.

Валя принимает правильное решение. Она начинает набирать высоту. Стрелка высотомера лезет за 5 000 метров. Обледенение прекращается. Стекла кабины становятся прозрачными, иголочки льда опадают, и я снова вижу все сквозь стекла кабины. Но машину начинает сильно трепать. Очевидно, мы попали в кучевые образования холодного шквалистого фронта. Машину резко бросает. Как трудно в темноте бороться с болтанкой!

Валя продолжает набирать высоту: 6 000 метров, 6 500. У меня на борту загорается лампочка — это значит, что Полина желает со мной разговаривать. Получаю записку: «Что случилось с Валей, чего ее несет на такую высоту?» Отвечаю коротко: «Обледенение».

Мы забрались высоко, но и отсюда звезд не видно…

Уже пора быть Красноярску. Земли нет. Прошу Валю набирать высоту до тех пор, пока покажутся звезды.

Только, когда стрелка высотомера подошла к делению 7 450, сквозь облачность показались звезды… В 20 часов 21 минуту я смогла, наконец, определить место, где мы находимся. Открыла люк в потолке. Струя холодного воздуха ударила в лицо. На мне кислородная маска. Очень холодно, но все же мне удалось произвести наблюдения. Мы находились на широте 55°45′ и на долготе 94°10′.

Все время передаю в Москву, где нахожусь. Москва меня слышит, и я тоже отчетливо принимаю московскую станцию. Начальник главной аэрометеорологической станции Альтовский передает погоду, я принимаю. Определив в 20 часов 21 минуту, что недавно пролетели Красноярск, я обращаюсь к радио.