Элизабет Хереш - Александра

«Не бери министра, который будет давать отчет Думе, как они того хотят, мы не созрели для этого, и это было бы гибелью России. Мы не конституционная страна и не можем ею быть, наши люди не так воспитаны — и, слава Богу, наш император — самодержец и должен оставаться таковым. Тебе надо только показать решительность… Я бы немедленно выпроводила Самарина и Кривошеина — последний неприятен старику в высшей степени (…) Вымети всех министров, дай Горемыкину новых, и Бог благословит Тебя за Твои труды…»

Московское собрание сопровождается решительными призывами к продолжению борьбы за новое правительство, которое пользовалось бы доверием народных представителей и тем самым населения. Оно закрывается с резолюцией: «…нам нужен сильный авторитет, наделенный чрезвычайными полномочиями, но не такой, которого самого надо подгонять…» — Последние слова уже сказаны перед лицом военных мер, которые, — как того добилась Александра, — были приняты для закрытия заседания.

В своих все более резких нападках на отдельные личности и институты, противостоящие ее убеждениям, царица идет еще дальше. Она противится даже попыткам парламентариев найти общий язык лично с царем. Когда до слуха Александры доходит, что делегация московского собрания хочет отправиться в Генштаб с петицией царю, она пишет Николаю 11 сентября 1915:

«Правда ли, что они намереваются послать к Тебе из Москвы депутацию в составе Гучкова и других? Тяжелая железнодорожная авария, при которой он один пострадал бы, была бы справедливой карой Божьей, и притом заслуженной. Они заходят слишком далеко…»

В Гучкове, либеральном министре внутренних дел и спикере Думы, Александра видит своего «опаснейшего врага» — противника государства и короны. По-видимому, для того чтобы несколько сгладить настоятельность обращения, она перемежает текст нежными словами: «Моя вселенная, мой возлюбленный (…) вспомни о наших нежных объятиях (…) Я бы покрыла Тебя поцелуями, если бы Ты был здесь…»

Александра не обращает внимания на то, что царь игнорирует ее идеи. И все же постоянные, изо дня в день повторяющиеся обращения, призванные обосновать ее антипатию против того или иного министра, спустя некоторое время приводят к тому, что царь смещает неугодного, желая тем самым раз и навсегда внести спокойствие как в ряды правительства, так и в свою личную жизнь. Однако едва принято одно решение, как царица уже вся в другой интриге.

Царь занимается преимущественно военными делами, поскольку считает, что успехи на фронте успокоили бы и волнения в тылу. Так как в последнее время он доверяет только своей жене, то неизбежно пользуется почти исключительно ее информацией. Пусть иной раз он и отвергает ее советы, скептически или снисходительно относится к ее эмоциональной позиции, но полностью усомниться в ее сообщениях он не может, так как это было бы равносильно недоверию. Так что рано или поздно некоторые из постоянных, повторяемых до принятия соответствующего решения воздействий Александры приносят свои плоды.

Следующий, кого она — а, значит, и Распутин — рекомендует, это А. Н. Хвостов (на пост министра внутренних дел). Он считается реакционером и тем самым, помимо своего притворного уважения к Распутину (которому ради карьеры готовы платить дань несколько кандидатов), обладает в глазах царицы существенным преимуществом. О том, что председатель Совета министров Горемыкин, мнение которого еще имеет вес для царя, кандидатуру Хвостова не одобряет, она, конечно, умалчивает. И выступает в пользу Хвостова, которого Распутин готовит для аудиенции к царице:

«Он слишком тактичен, чтобы говорить за себя, и все называет других министров, которых бы он рекомендовал…» И, словно случайно, Хвостов именно в этот момент высказывается против тех чиновников, которые для царицы (и Распутина) бельмо на глазу (Сазонове, Кривошеине, Самарине — все критики Распутина). После месяцев нерешительности царя, во время которых царица упорно отстаивает своего кандидата, Хвостов становится министром внутренних дел, Самарина замещают, увольняют министра сельского хозяйства Кривошеина и министра юстиции Щербатова; удаляют из свиты генерала Джунковского, попытавшегося представить в Генеральный штаб обличительный материал о Распутине. В отношении генерала эта мера направлена главным образом на то, чтобы пресечь его травлю (в его присутствии царь чувствует себя бессильным, поскольку Александра не перенесла бы удаления Распутина), а то, что это не наказание по доносу, станет ясно, когда тому будет предложена гвардейская бригада. Александра, не постигшая глубокого смысла поступка царя, энергично (и безрезультатно) протестует против «слишком большой чести», которая выпадает на долю генерала, «вместо надлежащего наказания».

Однако остается фактом, что тем раскручивается карусель министров, которая вращается под влиянием царицы и Распутина, — все стремительнее и все пагубнее.

Происходящее внутри правительства не ускользает от внимания общественности. Газеты полны сообщений и комментариев. Когда после петроградской Думы насильственно прикрывается также московский съезд делегатов городских органов самоуправления «из-за их враждебных выступлений против правительства», терпение народа иссякает. Бремя войны, которое поначалу — благодаря патриотическому подъему — население еще охотно несет, сейчас, ввиду недостойного и переходящего в репрессии поведения правительства, похоже, снижает его готовность и далее мириться с таким положением. Ничто не возмущает общественное мнение сильнее, чем подавление деятельности парламента, то есть того института, на который население с момента вступления царя на престол возлагало столь великие надежды. За происходящее, в чем видят руку царицы, ответственность возлагается на Николая — несмотря на его отсутствие или из-за него — и давно никого не волнует призыв: «…пусть будут забыты внутренние раздоры», с которым он обратился к народу в начале войны.

После военных неудач первой половины 1915 года, еще более усугубленных недостатком боеприпасов в результате взрыва на крупнейшем военном заводе непосредственно перед весенним наступлением (ответственность возлагали на пособников германских агентов), деморализация вступает в самую острую фазу. К этому прибавились сепаратистские поползновения в Польше, после того как консервативными кругами был заблокирован поддерживаемый царем законопроект об автономном управлении. Германская пропаганда немедленно использует это в своих целях, обещая полякам в случае сепаратного мира автономию. И потом еще сепаратистское движение на Украине: его питают австрийские подпольные листовки, обещающие украинцам «освобождение от русского угнетения». Над национальным единством нависает угроза.