Элизабет Хереш - Александра

Только 1/14 июля 1918 г. снова допускают в дом священника, чтобы он отслужил обедню. Позднее о. Иоанн Сторошев вспоминает об этом дне:

«Когда я пришел, впереди за аркой уже находилась Александра Федоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-каталке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был очень бледен (…); также и Александра Федоровна, одетая в то же платье, что и месяц назад, выглядела уставшей, почти больной; у Николая Александровича я увидел гораздо больше седых волос, чем прежде; на нем была та же серая форма, что и в первый раз.

Мне показалось, что как Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были, — я не скажу в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных. Там были все: кроме Романовых, еще преданный доктор Боткин и прислуга. Все время в комнате находился также Юровский…

По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитву «Со святыми упокой». Почему-то на этот раз диакон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный таким отступлением от устава, но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие сзади меня члены семьи Романовых опустились на колени. После богослужения все приложились к Св. Кресту. Когда я выходил и шел очень близко от бывших Великих Княжон, мне послышалось едва уловимое слово: «Благодарю», не думаю, чтобы мне это только показалось.

Последняя запись Александры в дневнике, примерно за два часа до убийства: «3/16 июля… серое утро…увели Седнева — увидим ли его когда нибудь?.. Играли в безик… 10 1/2 в кровать… 4/ 17 июля, среда»

Молча мы шли с о. дьяконом в церковь, и вдруг он сказал мне: «Знаете, о. протоирей, у них там что-то случилось». Я даже остановился и спросил, почему он так думает. — «Они все какие-то другие точно, даже и не поет никто». А надо сказать, что действительно за богослужением в этот день впервые никто из семьи Романовых не пел вместе с нами…»

Тот же день Александра описывает так:

«Прекрасное летнее утро, из-за болей в спине и ногах почти не спала. В десять тридцать нам посчастливилось, у нас было богослужение. Затем провела день в постели (…) Священное писание. Книга Осии, гл. 4-14, святой Иоанн I — конец. Весь день вышивала и раскладывала пасьянсы…»

Через два дня:

«3/16 июля 1918, вторник. Серое утро, потом солнце. Бэби простудился (…) Т[атьяна] читала нам из Духовного Чтения (…) Мы читали из пророка Авдия. Каждый день новый комендант входит к нам в комнату.

В 8 часов ужин. Внезапно прислали за Ленькой Седневым [кухонный мальчик], чтобы он пошел и попроведовал своего дядю, и он поспешно убежал, гадаем, правда ли все это и увидим ли мальчика снова!

Играли в безик с Н[иколаем]. В 10 1/2 в кровать. 15 градусов тепла. 4/17 июля. Среда…»

Однако этот день Александра уже не прожила. В полночь приходит Юровский и будит доктора Боткина: пусть разбудит остальных, наступает белая армия с чешским легионом, и надо переезжать в безопасное место. За короткое время все уже одеты. Юровский с фонарем ведет вниз по лестнице. Царь несет Алексея, который из-за ранения ноги еще не может ни стоять, ни ходить. За ним следуют Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, доктор Боткин, горничная Демидова, лакей Трупп и повар Харитонов. В обшитой деревом комнате полуподвального этажа Юровский заставляет всех подождать. Семья словно собралась для семейного портрета: впереди Николай, Алексей и Александра сидят на стульях. В этот миг, похоже, никто не думает ни о чем другом, как о якобы предстоящем отъезде.

Входит Юровский, бормочет пару невнятных слов и достает наган. Царь поднимает руку, чтобы прикрыть жену. Царица и девушки быстро крестятся. Врываются чекисты. После первого выстрела Александра больше ничего не слышит.

Но для Александры это не конец, а лишь начало того, для чего ее жизнь была только испытанием.

19 декабря (день ангела святого Николая по православному календарю), бренные останки царской семьи должны быть перевезены из Екатеринбурга в Петербург и погребены в царской усыпальнице в Петропавловской крепости. Тем самым закрывается последняя глава советской эпохи в русской истории.

Вместе с тем намечено оставить и другие свидетельства того, что о досоветских временах и семье последнего царя помнят: теперь еще и в Москве до конца года должны установить памятник последнему представителю династии и процветающей Российской империи, дополнительно к уже существующему в Царском Селе. Инициаторы надеются, что этот бронзовый бюст Николая II займет предусмотренное ему место у Кремлевской стены. Открыть памятник должна нынешняя претендентка на трон великая княгиня Мария Владимировна. Еще на 75-ю годовщину смерти царской семьи она заложила фундамент часовни на месте снесенного при Андропове особняка Ипатьева, — где теперь стоит белый крест, — в Екатеринбурге.

Сколь бы ни ясно были реконструированы еще в 1918–1919 гг. обстоятельства убийства (благодаря исследованиям и протоколам допросов следователя Соколова и документам генерала белой армии Дитерихса), все же многие детали появляются на свет только сейчас. Из мозаики сообщений очевидцев — участников или наблюдателей событий — головоломка может постепенно сложиться в реалистичную картину.

Так, например, обнаруживается все больше нерусских имен тех, кого екатеринбургские комиссары нанимали в качестве охранников царской семьи, помощников в подготовке убийства и избавлении от трупов. Только внутри дома одновременно использовалось до тридцати охранников, а вокруг двойного забора особняка примерно пятьдесят. В советскую эпоху совсем не обращали внимание на тот факт, что для убийства во имя революции потребовалось привлекать нерусских.

Причина участия такого большого числа иностранцев — австрийских и венгерских военнопленных — объясняется тем, что комиссары, отчасти оправданно, побаивались, что у русских могло бы возникнуть сочувствие к узникам и в решающий момент они дрогнут и не решатся убить своего бывшего царя. Во время обсуждения деталей убийства некоторые русские действительно открыто отказались стрелять в детей.

В планировании убийства активно участвовали прежде всего «профессиональные» революционеры и личные друзья Свердлова и Ленина, контролировавшие в качестве комиссаров важнейшие города Урала; исполнителями были чекисты, коммунистически ориентированные рабочие фабрики Изет и упомянутые иностранные военнопленные. Всем им хорошо заплатили за работу.

Некоторые из участвовавших в ликвидации трупов русские, такие как Георгий Сафаров, принадлежали к ближайшему окружению Ленина — вместе с ним находились в цюрихской ссылке, вместе приехали с германской помощью в так называемом пломбированном вагоне в Россию, вместе совершали октябрьский переворот 1917 г., финансировавшийся Берлином. Австрийские и венгерские военнопленные той дислоцированной поблизости Екатеринбурга интернациональной бригады не только не питали никаких положительных чувств по отношению к бывшему русскому царю и его семье, но видели в нем главнокомандующего враждебной страны, который — как думали многие из них — был повинен в этой войне. И, вдобавок, готовности принять участие в этой жуткой акции способствовало то обстоятельство, что еще в царских лагерях для военнопленных, где с ними часто плохо обращались, они попали под влияние революционной пропаганды (впрочем, иначе дело обстояло с германскими военнопленными, которых содержали отдельно от австрийских). Поэтому для убежденных коммунистов ликвидация царской семьи, символа классового врага, должна была выглядеть героическим поступком; для некоторых венгров из их числа последние сомнения могло рассеять чувство исторической обиды против русского царя, который помог императорскому австрийскому правительству подавить венгерское восстание в XIX столетии.