Юрий Беспалов - Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант

На ее даче на Пахре я увидел связку удочек, валявшихся в углу подсобки.

— Что это здесь за удочки валяются? — спрашиваю.

— Не валяются, а лежат, — поправила она меня и продолжила: — Это мои бывшие рыбацкие доспехи… Не могу выкинуть, жаль с ними расстаться, память все-таки.

Ловила она всякую рыбу — окуней, лещей, ершей, линей, но к щукам относилась предвзято, бросая их обратно в воду: «Болотиной пахнут».

Когда подружилась с Щедриным и Плисецкой, приобщилась к футболу. Те были почти что фанатами ЦСКА и в свободное время отправлялись на стадион поболеть за любимую команду. Зыкиной импонировало больше «Динамо», ее кумиром был легендарный Лев Яшин. «Если Майя реагировала на каждый промах армейцев порой слишком эмоционально, — вспоминал Родион Щедрин, — то Люся вела себя более сдержанно и была всегда на стороне своих любимцев. Когда „Динамо“ проигрывало, говорила убежденно: „Сегодня не наш день, но будет и у нас праздник. Разнесем вашу Красную армию в клочья в следующий раз, вот увидишь…“»

Хотя она мало интересовалась спортом, но все же всегда болела «за наших». Бывало, артисты ансамбля «Россия» смотрели по телевизору в гостинице игру сборной страны по хоккею, и она, проходя мимо, непременно спрашивала: «Ну как наши? Выигрывают?». И радовалась победе. Когда я восторгался успехами многократного чемпиона мира в классе королевских гонок «Формула-1» немца Михаэля Шумахера, то она говорила: «Так это же наш человек, Миша Шумахеров». Считала, что все лучшее в мировом спорте — это у нас, наше или заимствовано у наших спортсменов. Хоккей с шайбой был ей ближе по духу — сборная страны радовала победами долгие годы. У нее на даче на стене комнаты одно время красовались две клюшки финских фирм «Титан» и «Коно» с автографами наших чемпионов мира разных лет — подарки сборной страны. Она тщательно снимала с них пыль мягкой тряпочкой. На это ее действо я замечал: «Людмила Георгиевна, автографы покрыты специальным прозрачным лаком, ничего им не будет». «Но пыль все равно на них садится», — отвечала она.

В 1983 году Зыкина с мужем вылетели на гастроли в Канаду. Турне совпало с финальными играми на Кубок Стэнли, и по заказу была сделана клюшка для подарка Уэйну Гретцки, в ту пору «канадцу № 1». Клюшка была выполнена с большим вкусом и мастерством в цветах клуба «Эдмонтон Ойлерс», за который играл знаменитый форвард под номером «99». Подарок упаковали в плотную бумагу, кое-где заклеили. На контроле в Шереметьеве клюшку проносил Гридин. Таможенник попросил развернуть бумагу. Подошла Зыкина с объяснением: «Эта клюшка — подарок Гретцки. Чего ее досматривать? Вы думаете, она золотая?». Но таможенник оказался страстным хоккейным болельщиком и попросил развернуть бумагу и посмотреть на клюшку просто из любопытства. «Какая красотища!» — обалдел он от увиденного и вернул клюшку Зыкиной. Она потребовала, чтобы клюшку вновь хорошенько упаковали, что и было сделано с величайшей расторопностью и качеством.

Клюшку в Канаде отдали чиновнику посольства для передачи Гретцки. Дальнейшая судьба ее мне не известна. Но когда на пресс-конференции Зыкина сказала, что привезла клюшку в подарок знаменитому хоккеисту, журналисты обступили ее со всех сторон и долго не отпускали, задавая множество самых разных вопросов.

— Шуму с этой клюшкой было столько, — говорила по возвращении домой певица, — что можно было и не петь в Монреале. Она затмила все, только о ней и говорили всюду. Как же там любят хоккей!

Когда узнала, что какой-то болельщик поставил на месте гибели Валерия Харламова памятник знаменитому форварду сборной страны и ЦСКА, стала расспрашивать меня, что он из себя представляет. Я рассказал все, что знал о памятнике.

— Какой же молодец! — восторгалась певица. — Один из всей страны на свои деньги взял и поставил памятник. Вот это болельщик! Да ему самому за такое уважение к великому хоккеисту можно памятник поставить.

Осенью 1983 года собралась в самое пекло — в Афганистан. «Какая нужда или необходимость вас гонит туда? — спрашиваю. — Это же очень опасно. Разнесут вас в щепки эти душманы вместе с ансамблем к чертовой матери, разве такое не может случиться? И что тогда?»

«Солдат без песни не солдат», — был ответ певицы.

Улетели… Тридцать шесть концертов с ансамблем «Россия» за две недели под грохот разрывов бомб и свист «эресов» — дальнобойных реактивных снарядов — в Чертогане, Панджшере, Джелалабаде, Гардезе, Файзабаде, Пагмане… Такое не приснится даже в самом тяжелом сне. На всю жизнь запомнился певице и Кабул, смрадные зловония его трущоб и поднебесная лазурь минаретов, зелень восточных садов, вопли муэдзинов и ненавидящие взгляды из-под чалмы… Недалеко от аэропорта на ее глазах рухнул на жилой глинобитный дом самолет, подставивший свой зелено-серый бок с афганскими эмблемами под стаю «стингеров». Душераздирающие крики, плач, стенания…

Командир вертолетного звена предупредил, когда они с Гридиным забирались на борт одной из машин, чтобы отправиться на очередной концерт: «Полет небезопасен. В узком русле сухого ручья, над которым будем пролетать, орудуют моджахеддины. Всякое может случиться». «На все воля Божья», — отвечала певица.

— Летим, — вспоминала Людмила Георгиевна, — внизу серое месиво предгорья, горчично-желтая муть атмосферы до самого горизонта, длинные огненные росчерки летящих в стороне снарядов. И вдруг вертолет начал раскачиваться, завибрировал, послышались глухие удары — один, второй, третий… Стали терять высоту. Ну, думаю, чему быть, того не миновать. «Судьба играет человеком», — почему-то вспомнилось давно избитое выражение. Какие-то мгновения или секунды, показавшиеся вечностью, машина продолжала кувыркаться, затем полет ее несколько выровнялся, и я увидела совсем рядом землю, напряженные лица солдат, смотрящих в нашу сторону, в выцветших на солнце гимнастерках. Стук шасси о каменистый грунт, и мы на земле, слава богу, живы и невредимы. Меня тогда поразил командир вертолета, молодой капитан. Как ни в чем не бывало, закурив сигарету, спокойно смотрел на изрешеченное снарядами и пулями свое детище. Взгляд его был на удивление спокоен, как будто ничего особенного не произошло, рядовой эпизод войны. И когда мы с Виктором, взяв поклажу, двинулись в путь, стал неторопливо, по-хозяйски рассматривать пробоины на, по сути, вовсе искалеченной машине. Он, конечно, сделал все что мог. Спасибо ему, спас от смерти.

Тогда чуть не сбылось мое пророчество. Был момент, когда девчата из ансамбля, решив принять армейскую баню, едва не погибли. Как только последняя из них покинула это столь почитаемое в войсках заведение, снаряд превратил его в груду дымящихся развалин.