Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

Через тридцать лет, когда стал писать книгу, нашел старую записную книжку с адресами родных своих фронтовых товарищей. Написал и по адресу, где когда-то жили ее родные, в Новохоперск и когда стало ясно, что никакого ответа уже не может быть, через несколько месяцев получил письмо из Уссурийска: «Вы разыскиваете Губернатскую Клаву. Я ее племянница. Вот выписка из документа: «…в боях за Социалистическую Родину, верная воинской присяге, проявив геройство и мужество, погибла 29 декабря 1944 года. Похоронена на русском кладбище в городе Фельшегала (Венгрия)»…

Где-то в конце войны наша армейская газета опубликовала очерк о знатном так тогда говорили снайпере 51-й Армии Ольге Бардашевской и поместила ее портрет. Даже на не очень четкой фотографии она выглядела красивой и привлекательной. Как и я, Ольга ушла на фронт из института. Я написал ей письмо через редакцию, она ответила. Завязалась переписка, которая, впрочем, вскоре оборвалась. Дело на войне обычное. Так мы и не встретились.

Ольга уничтожила сто восемь фашистов. На сто девятом получила тяжелейшее ранение, и в медсанбате решили, что отправлять ее в госпиталь не имеет смысла, только лишние мучения. Рядом с медсанбатом естественно (!..) возникает дивизионное кладбище. Чтобы не терять времени — дивизия передислоцировалась — подготовили для нее могилу. Но молодой организм не хотел умирать, на четвертые сутки появился проблеск надежды, и Ольгу отравили в госпиталь. На фронт она уже не вернулась.

Однако свой гроб она успела увидеть. Было это, правда, в другой раз. Во всякой работе существует обмен опытом. Был он и на войне. Ольгу направили обменяться своим снайперским опытом в соседний полк. Обмен опытом проходил достаточно активно, немецкий снайпер засек Ольгу, разрывная пуля ударила в камень возле виска. Осколок попал под бровь, над глазным яблоком. Лицо залилось кровью, находившимся рядом показалось, что пуля попала в глаз и Ольга убита. Сообщили по телефону в часть. Ольга сидела в землянке командира батальона и в ожидании, когда стемнеет и можно будет вернуться в свой полк, пила кипяток из железной кружки. Вдруг плащ-палатка приоткрылась, и командир трофейной роты, в обязанности которой входило и захоронение убитых, не узнав в перевязанной, со следами крови на лице свою однополчанку, обратился к комбату: «Где тут труп Бардашевской? Мы гроб привезли!» Ольга с интересом взглянула на незадачливого капитана: «Бардашевская это я. Но я еще не труп!» Коренная одесситка, она за словом в карман не лезла. И когда еще доведется увидеть собственный гроб: «А ну, покажите, что вы там привезли?

На войне в гробах не хоронили. Хоронили в братских могилах, сапоги и шинели снимали для живых. Но Ольгу знали и любили. О ее гибели доложили Командующему 51-й Армией генерал-лейтенанту Крейзеру (впоследствии генералу армии), который хорошо ее знал. Он вручал ей награды, в том числе ордена Славы 3-й и 2-й степени, именное оружие. И он приказал похоронить ее в гробу, как хоронили только генералов. В брошенном доме разведчики разобрали гардероб и сколотили нечто похожее на гроб. Выйдя из землянки, Ольга критически посмотрела на это сооружение и сказала: «Даже если бы я была трупом не легла бы в этот ящик!»

Командир санроты жил со своей санитаркой, которая, пользуясь этим, никакой работы не делала. Медсестра ее отругала. Известно: ночная кукушка дневную перекукует. И командир роты отправил медсестру санинструктором в стрелковый батальон. Комбат захотел с ней жить. Отказалась. Стал нужно, ненужно посылать ползать по переднему краю. Поняла: долго не проползаешь убьют. Согласилась. Комбата убило. Пришел новый. Заставил жить с ним. И его убило… Пришел третий. Герой Советского Союза, за Днепр получил. Стала жить с ним. Молодая. Ничего не знает. Мамы нет. Женской консультации нет, телевидения, которое теперь все разъясняет, тоже нет. Решила живот болит. Подошел старый солдат: «Дочка! Да ты рожаешь!» Повезли в медсанбат. Родила прямо в бричке. Роды принимал мой товарищ, полковой врач Арон Эпштейн. В медсанбат приехали уже с ребенком. В медсанбате основной состав женщины. Кругом война, а тут ребенок. Мальчик! Все сбежались. Позвонили в батальон, на коне примчался комбат. Записал ребенка на свою фамилию.

Расписался с матерью. Что дальше? След теряется. Будем думать, что остался жив и вернулся к сыну и жене.

А что же комбаты? Эти «сукины дети»? Они были постарше нас. И, наверное, уже были женаты. И имели детей. Было им немного за тридцать или около этого. Здоровые крепкие мужики. В расцвете сил. И желаний.

С одной стороны была Девушка. С другой Смерть. Кто опередит? Двое погибли. Остался ли жив третий? Девушка и Смерть. Почти по Горькому. Кто бросит камень?

Некоторое время я был комсоргом батальона связи штаба корпуса. Штабная рота почти сплошь девушки. Стала приходить девушка и ко мне. Звали ее Дора, она тоже была студенткой, и у нас было много общих тем. Здоровались и прощались за руку, чтобы обнять или поцеловать боже сохрани. Такой свободы, как сейчас, никто не мог и предположить. До сексуальной революции было еще далеко, да и кто мог ее предвидеть. Наша дружба была совершенно невинной.

Вдруг приносят приказ — в стрелковый батальон. Да я только оттуда! Пошел к начальнику политотдела корпуса полковнику Горелику: «Дайте отдышаться!» Полковник откинулся к стене и, хитро прищурившись, с чувством продекламировал: «И юную супругу генерала затянутый прельщает адъютант». Оказывается, на нее «положил глаз» командир корпуса.

Но приказ уже был подписан.

Поразительно, но слово Победа на войне не существовало. И это несмотря на то, что вера в победу в армии и народе никогда не ослабевала даже в самые тяжелые дни. Только поэт мог написать «мы победим». Солдат от рядового до генерала — всегда говорил: «когда уже кончится эта проклятая война».

Победа была близка. Она уже носилась в воздухе, осеняя оставшихся в живых своими натруженными крылами.

Когда она пришла, радости и ликованию не было границ. Это описано сотни раз. Это надо пережить.

Счастливые люди не качали нас на улицах снявших светомаскировку городов, не плакали горько на наших плечах неутешные матери, чьи сыновья не вернулись с войны, не жались к нашим ослепительным гимнастеркам осиротевшие мальчишки, печальные вдовы фронтовых товарищей, молча глядя на нас, не утирали невыплаканных слез, и в первый вечер мира, окруженные радостью и почетом, не выходили мы на площади полюбоваться победным салютом.