Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

Дикий мечтал о такой студии, в которой рождалась бы и сама пьеса. Частыми гостями студии были крупные советские писатели: А. Серафимович, В. Инбер, А. Новиков-Прибой, В. Луговский, Н. Огнев, П. Лавут, А. Тихонов (Серебров), И. Уткин. Но пьеса, которая была бы написана в самой студии, так и не родилась и через год студия покинула Федерацию писателей и перебралась под гостеприимный кров Московского Дома Ученых, которым руководила жена и друг Горького Мария Федоровна Андреева. Человек высокой культуры, она близко к сердцу принимала дела студии, посещала комсомольские собрания.

Как и везде, в студии выходила стенная газета. Ее редактор — Коля Волчков (о нем ниже), попросил Андрееву написать заметку Она написала небольшую рецензию на спектакль «Интермедии» по Сервантесу, ругала его за некоторый налет пошлости и отсутствие современности. Дикий прочел заметку и был взволнован. Но не такой это был человек, чтобы просто возмущаться — он задумался. В Испании на перекрестках дорог стоят статуи всевозможных святых, большей частью деревянные. Дикий «установил» вместо этих идолов живых актеров. Облаченные в хламиды, они стояли в соответствующих позах, как изваяния, но вдруг оживали, участвовали в мизансценах, подавали реплики и снова застывали. Это была счастливая находка, она придала спектаклю социальную остроту, сделала его живым, увлекательным, интересным. Об «Интермедиях» заговорила вся Москва, одобрила спектакль и М. Ф. Андреева.

Студия Дикого стала популярна.

«Жертвой» этой популярности стал Вениамин Яковлевич Ланге, в будущем Народный артист Таджикской ССР, в течение полувека руководивший русским театром имени Маяковского в Сталинабаде-Душанбе. Приехав в Москву, он решил показаться Дикому, был допущен, прочел ему басню Крылова «Кот и повар» и вознамерился прочесть «Мцыри» Лермонтова, но Дикий прервал его: «У вас ужасный акцент. На русской сцене нужно владеть чистой русской речью».

Вернувшись к себе в Замоскворечье, где он жил на кухне у родственников, Ланге стал писать «Записки племянника». Они отличались большим юмором и все, кто их слушал, хохотали до слез.

Через год упорной работы Ланге решил снова показаться Дикому. Встреча была назначена на квартире Алексея Денисовича. Потоптавшись на площадке, Ланге позвонил. Очень волновался. Увидев на более чем скромном пиджаке абитуриента шахматный значок, Дикий спросил: «Вы шахматист?». — «Не шахматист, но играю». — «Так давайте сыграем!».

И тут Ланге совершил ошибку, едва не ставшую роковой. Он дважды обыграл Дикого… Мэтр насупился, слушать дальше отказался. Но в студию принял! Это был самый счастливый день в жизни Ланге.

В школе Дикого каждый студиец был индивидуален, не растворялся в коллективе. Дикий любил повторять: «Идеально здоровых, со спортивной выправкой не принимаю. Я их направляю в институт им. Лесгафта. Для сцены нужно дарование актера, его неповторимость».

Дикий все больше привязывался к Ланге: «Ты не мозгляк, ты чувствуешь кожей», — говорил он.

Один из главных заветов Дикого звучал так: «Скупее! Скупее, а потому дороже. Оставить зрителю место для догадки, для улыбки».

В. Я. Ланге был наиболее верным и последовательным учеником Дикого: «Если мне что-нибудь и удалось сделать, то это благодаря творческому наследию, которое я получил от Учителя», — говорил Ланге.

Невозможно прожить большую жизнь гладко. Не была она гладкой и у Дикого. Ему не удалось избежать репрессий и он оказался в тюрьме… Я долго сомневался — писать об этом или нет. О мертвых ведь либо хорошо, либо ничего. Но из песни слова не выкинешь.

В тюрьме Дикий оказался в одной камере с будущим Маршалом Рокоссовским и другими военными. По словам Рокоссовского очень скоро они обнаружили, что их разговоры известны следователям… В своих воспоминаниях он прямо указывает на Дикого. Реагировали они соответственно…

Не спешите записывать Дикого в стукачи. Чтобы судить нужно окунуться в то время. Каждый из арестованных, естественно, считал и знал, что он невиновен и попал случайно. Но другие…

Трагедия…

Выпустил Дикого Сталин, пожелавший увидеть его в своей роли в кино.

Алексей Денисович умер в 1955 году не старым еще человеком, ему было всего шестьдесят пять лет.

Позвонил Менглет: «Если хочешь проститься — приезжай немедленно».

Пришли вдвоем: Ланге и Менглет. Из комнаты Дикого вышел академик Блохин. Жена спросила, что можно больному. Уже от дверей Блохин сказал: «Ему все можно». — От этой фразы они похолодели…

Менглет предупредил Ланге: «Не удивляйся, я начну с анекдотов».

Вошли. Еще недавно крупный, массивный, с лепным лицом и орлиным взглядом, Дикий казался маленьким, усохшим. Когда-то большая и крепкая рука утонула в ладони Ланге. Жена пожаловалась, что он не хочет принимать обезболивающее.

«Я хочу посмотреть, как ЭТО будет», — сказал Дикий.

На траурном митинге на Новодевичьем кладбище от имени студийцев выступил Ланге. Что говорил — не помнил…

После таких грустных воспоминаний надо дать читателю передохнуть и хотя следующий эпизод не связан напрямую с Диким, его участником был его преданный ученик Вениамин Яковлевич Ланге, который в течение нескольких лет был членом Художественного совета Министерства культуры СССР.

На одном из заседаний с докладом выступил начальник Управления театров А. Н. Тарасов. Председательствовал Рубен Симонов, в зале находились Г. Товстоногов, Ю. Завадский, Карел Ирд, С. Бирман и многие другие корифеи театра.

Доклад был долгим и подробным. В прениях хвалили и доклад и докладчика. Но вот слово взял Акимов. Зал насторожился. И Акимов удивил всех — он стал так хвалить доклад, что переплюнул всех! Исчерпав все эпитеты, Акимов сказал: «Все добрые слова у меня кончились и я вправе высказать сомнение. Мне показалось, что этот доклад я уже слышал лет восемь-десять назад. У меня такое впечатление, что он пролежал в папке все эти годы. Он такой же хороший как и был».

Воцарилось молчание. Затем раздался всеобщий гомерический хохот. Хохотал и председательствующий Симонов, не мог вести заседание. Но Акимов еще не закончил и продолжал: «В докладе все очень правильно раскрыто: и современность, и тема, и идея. Мы выполняем указания руководства и ваши, Андрей Николаевич. И какие рецензии, и какой успех! Только одна маленькая помеха — зритель. Он не хочет смотреть эти спектакли, ему не интересно, он не ходит».

Пауза и буря аплодисментов.

«И вы знаете, если бы не зритель, театр ушел бы далеко вперед», — закончил Акимов.