Григорий Речкалов - В небе Молдавии

Мы с надеждой посматривали на кучевые облака, висевшие над холмами. Иногда они собирались вместе, принимали угрожающий вид и, ко всеобщему удовольствию, разражались освежающей влагой. Но дождей выпадало все меньше. Наступало жаркое южное лето. Лица у всех стали бронзовыми от загара. Руки почернели. Мы напрасно искали спасения от зноя, - куцая, короткая тень самолета не укрывала: спрячешь голову - ноги торчат на солнце, туловище в тени - голову припекает. И потому полеты для нас были отдыхом.

Я только что вылез из кабины. Стрелял по конусу. Конус восьмиметровый полотняный мешок; он прикрепляется к самолету-буксировщику за фалу в триста метров длиной и буксируется на тысячеметровой высоте в зоне воздушных стрельб.

Чтобы попасть в конус, нужно выполнить ряд трудносовместимых действий: пилотируя истребитель на определенном режиме полета, подойти к цели-конусу, поймать его в прицел и некоторое время удерживать в светящемся перекрестии. При этом ни на секунду нельзя упускать из поля зрения самолет-буксировщик, иначе вместо конуса (а такие случаи бывали) можно влепить очередь в самолет. Страстное желание стрельнуть лучше часто гонит летчика поближе к цели. Такая увлеченность может привести к столкновению с конусом.

Словом, чтобы хорошо стрелять, нужно в чем-то походить на жонглера-эквилибриста - уметь выполнять сразу несколько трюков. Я хорошо овладел ими с первых стрельб и этим был обязан нашему командиру полка, о чем он даже и не подозревал.

Однажды меня послали буксировать конус, по которому после четырех предшественников стрелял майор Иванов.

Когда стреляли предыдущие летчики, я от страха съеживался в комок за бронеспинкой: уж очень близко и с разных направлений летели мимо меня трассирующие пули!

Но вот в зону вышел командир полка. Я так залюбовался его "работой", что забыл про всякую опасность. Истребитель Иванова плавно, так, как это нам показывали на макетах в классе, приближался к конусу. На какой-то момент он замирал перед ним и выпускал короткую пулеметную очередь, а потом так же спокойно отходил слегка в сторону для повторного захода.

Сегодня, судя по всему, обстоятельства складывались для меня особенно удачно. Я даже умышленно не израсходовал десятка полтора патронов, чтобы не расстрелять конус в воздухе. Теперь надо было ждать, когда буксировщик сбросит его на аэродром.

Я присел в тени водомаслозаправщика. Тут было прохладно. Ребята то и дело подходили, открывали кран и подставляли головы под пахнущую маслом водяную струю. Настроение у всех было отличное. Казалось, нет большего счастья, чем посидеть в тени после успешного вылета, покурить, поболтать с друзьями.

- А мне сегодня немецкие офицеры честь отдали, - фыркая под струей воды, хвастанул Ханин. - Иду я после обеда на полеты, смотрю, они мотоциклы свои поставили у нашего колодца и воду пьют, что-то лопочут, смеются. Меня завидели, повернулись и откозыряли.

- А ты? - спросил Шульга.

- Я мимо строевым шагом пропечатал. Знай, мол, наших.

Бессекирный крикнул со стоянки:

- Товарищи летчики, конус заходит на сброс, пошли пробоины подсчитывать!

Вместе с нами к месту падения конуса направились болельщики.

- Вот растяпа Дементьев... И куда он его зафуговал? - возмущался Тетерин. Круглое лицо его блестело от пота. - Даже сбросить конус не может правильно, а еще на старшего лейтенанта послали...

За слабую дисциплину в звене Тетерина не представили перед майскими праздниками к очередному воинскому званию. В душе он никак не мог примириться с тем, что обошел его не кто-нибудь, а Дементьев. Тетерин рассчитывал, что именно его назначат на вакантную должность адъютанта эскадрильи, но всем на удивление адъютантом назначили Дементьева.

Сброшенный конус лежал за дорогой, на заросшем пустыре, и еще издали мы увидели, как Германошвили ходил лезгинкой вокруг вытянутого на земле мешка. Он выплясывал и припевал в такт:

- В голове мой дыра, на заду мой дыра, везде мой дыра. Ай да командир!

Действительно, результаты превзошли все мои ожидания: тридцать семь попаданий изрешетили полотнище.

* * *

Молодость щедра на воображение и не умеет скрывать своих чувств. Надо было видеть, как мы с Бессекирным и Германошвили радовались сегодняшним результатам...

Мое воображение рисовало непревзойденного снайпера, от одной очереди которого загорится любой вражеский самолет, попадись он только в прицел. Но истины в этом было мало. Во-первых, моя третья стрельба оказалась последней в мирных условиях. Во-вторых, стрелял-то я по спокойной мешковине. Кружись вокруг нее, целься сколько душе угодно и стреляй. Ведь "враг" - всего лишь длинная "колбаса" на привязи. Она не сопротивляется, не нападает, одним словом - мишень.

Но и тут нашлись скептики, не поверившие фактам, И откуда такие берутся? Что ими движет - злость или зависть? Почему радость одного вызывает у этих людей противоположное чувство? Ведь интересы у нас общие и цели тоже.

На этот раз Тетерин и Дементьев высказали предположение, что в моем пулеметном ящике патронов было больше, чем положено.

У "догадки", как и у лжи, быстро выросли ноги, и побежала она не куда-нибудь, а прямо по назначению - к комиссару эскадрильи.

- Сотни полторы, не меньше, - "подкрепляя" мысль Тетерина, ухмыльнулся Дементьев.

Тетерин посмотрел на меня сверху вниз:

- Сколько же вы все-таки заряжали?

- Не знаю, не считал, - угрюмо ответил я. Пушкарев послал за техником по вооружению.

Я стоял и думал: почему правде не верят? Почему сболтнет ханжа и демагог словечко, и оно быстро находит благоприятную почву? По какому праву?

В природе действует закон сильного; в обществе - истина, правда, - то, что делает нас людьми. Неужели ложь сильнее истины? Почему нельзя задушить ее в зародыше? Ведь маленькие ханжи вырастают, некоторые даже пробиваются в "люди", в "начальство". У таких уже не словечки, а словеса увесистые. Красивые - об истине, о долге, о чести... Все, как в сером липком тумане, теряет очертания, и ты чувствуешь себя виноватым, виноватым, виноватым.

Подошел Бессекирный.

- Кто заряжал пулеметы? - спросил Пушкарев младшего воентехника. Грозный тон у него явно не получался.

- Оружейник.

- Кто проверял зарядку ленты?

- Я и вы.

- Как? Я?!

- Вы вспомните... Собрались вылетать на стрельбу, а конус оборвался. На второй - не полетели, чтобы не нарушать плановую таблицу. Полетел Речкалов, и больше мы пулеметы не перезаряжали.

Все прояснилось.

Дневная жара спала. Полеты продолжались. Для учебных тренировок стояла отличная пора. Это хорошо чувствовали и мы, молодые летчики - порой еще гости в прекрасном мире ветров, скоростей и высот, и бывалые авиаторы.

Потому, наверное, майор Иванов и выбрал для высшего пилотажа именно этот час.